Шрифт:
Закладка:
– Иди вперед. Дальше будет посуше, – доносится у меня из-за спины голос Эмили. Моя собственная тропа, ведущая в глубину пещеры, освещена ее фонарем. Моя гигантская тень пляшет на стенах, словно какой-то людоед заманивает нас внутрь.
– Пещера сужается, придется перебираться через валуны. Но проход есть, – говорит Эмили, пока мы пробиваемся вперед. Мы уже забрались глубже, чем я когда-либо. Но она права – пол тут почти совсем сухой, и стены тоже. Отец останавливается. Светит фонариком перед собой, однако там сплошная ровная стена. Дальше дороги нет.
– Куда теперь? – спрашивает он, все еще хрипло.
– Продолжай идти, – отвечает Эмили.
– Некуда, – говорит отец.
Она отвечает не сразу – сначала водит фонариком по скале перед нами. Туннель перегорожен. Мы не можем двигаться вперед. Эмили направляет луч на отца.
– Эй! – восклицает он, жмурясь от яркого света и прикрывая глаза рукой.
Голос Эмили меняется.
– Значит, пришли.
Отцу приходится прилагать усилия, чтобы говорить.
– Эм, что происходит? Где комната?
Она пропускает его вопрос мимо ушей.
– Что-то ты не очень хорошо держишься, Сэм… Как ты себя чувствуешь?
– Я… я… – Отец в растерянности. – Эм, в чем дело? Где комната, про которую ты говорила? И перестань светить в меня чертовым фонарем!
– А как насчет тебя, Билли? – Я не могу разглядеть Эмили в темноте. – Какое самочувствие у тебя? Вроде ты держишься немного получше Сэма. В сон не клонит?
Понятия не имею, о чем она говорит. Я совсем не хочу спать. Мне просто холодно и страшно.
– Эмили, где комната? Где та спальня? – спрашиваю я.
– Здесь. – Я чувствую, как Эмили дотрагивается до меня в темноте. И подталкивает ко мне что-то. – На. Зажги пару штук. Давайте наконец увидим, для чего мы сюда пришли.
Это свечи. Она передает мне целую пачку, а потом зажигалку. Фонариком светит на свечи, а потом мне в лицо. Глазам становится больно. Но я вытаскиваю одну свечу и подношу зажигалку к фитильку. Замечаю при этом, как сильно у меня трясутся руки.
– Поставь ее на пол и зажги еще несколько, – говорит Эмили. – Можешь немного расплавить другой конец, чтобы свеча держалась.
Я подчиняюсь, и вскоре пещеру озаряют пятна дрожащего желтоватого свечения. Кое-где становятся видны очертания стен и потолка – влажные и заросшие мхами. Я не вижу никакого коридора, ведущего дальше. Никакой комнаты. Тут Эмили гасит фонарь, и огоньки свечей становятся ярче и ярче по мере того, как наши глаза привыкают к освещению. Мы стоим в узкой камере, заваленной камнями с одного конца.
– Эмили, где комната? – спрашиваю я снова. Теперь я вижу ее целиком, а не только луч фонаря, но все еще в виде расплывчатого силуэта в полумраке.
– Ты что, до сих пор не понял, Билли? Я-то думала, ты давно сообразил…
Я не отвечаю. Я уже разглядел, что у Эмили в руках, а отец еще нет.
– Эм, да в чем дело, черт возьми? Мы не можем оставаться здесь. Где та комната, про которую ты говорила?
– Заткнись, Сэм. Заткни. Свою. Чертову. Пасть, – рявкает Эмили. И тут отец тоже видит, что она держит. Эмили отступает на несколько шагов. У нее в руках отцовский пистолет, нацеленный в него.
– Эм, что… что ты творишь? – бормочет отец. Говорить ему по-прежнему трудно. – Откуда он у тебя?
– Я же сказала заткнуться, Сэм! Давай снимай рюкзак, садись и помалкивай.
– Нет. Как ты сумела…
– Я сказала заткнись! – Она поднимает пистолет перед собой. – Я хочу сделать все так, чтобы вы не испытали боли. Но и пистолет в ход пущу, если что. Не думай, будто я не выстрелю. Сейчас же сядь!
Последние слова она выкрикивает, и отец, хоть и с трудом, выполняет ее приказ.
– Ты тоже, Билли. Снимай рюкзак. Садись.
Пол в пещере – плоский участок скалы, чуть уходящий вниз там, откуда мы вошли – далеко в темноте.
– Забрать у тебя пистолет, Сэм, было парой пустяков. Я вытащила его у тебя из-за ремня, когда ты залезал в машину. Ты проглотил столько снотворного, что даже не заметил этого.
– Снотворного?
– Хочешь сказать, ты сам не чувствуешь?
– Не чувствую чего? – Дыхание у отца учащается. – О чем ты?
Эмили хохочет.
– О чем? Ты явился в мой дом и торчал в нем три дня, а я для тебя готовила и подавала еду. С каждым разом повышая дозу.
– Какую дозу? – помедлив, спрашивает отец.
– Снотворного в первую очередь. У моей бедной бабули в ванной осталась его целая куча. А сегодня с утра я подмешала еще и крысиный яд. Действует он медленно, но скоро должен сработать.
Отец не отвечает. Даже в полумраке я вижу, насколько потрясенное у него лицо.
– Но почему?
До меня доносится громкое дыхание Эмили. Похоже, у нее гипервентиляция. А может, у меня. Я не могу оторвать глаз от дула пистолета. От черной дыры на фоне темноты. Эмили не отвечает отцу.
– Билли, у тебя в рюкзаке два термоса. Вытащи их.
– Почему, Эмили? – хрипло повторяет отец рядом со мной. Потом разражается кашлем; эхо грохочет по всей пещере.
– Доставай термосы, Билли.
– Почему? – Отец делает попытку встать.
– Сиди где сидишь, – рявкает Эмили, но отец не прекращает. – Сейчас же сядь на место, или я прострелю твоему тупому сынуле его тупую башку!
Отец замирает. Я поворачиваюсь и гляжу на него, а он с открытым ртом глядит на Эмили.
– Доставай термосы, Билли. Там кофе и какао. От них вы заснете. Конец будет безболезненным.
Я не шевелюсь. Не могу понять, что она сказала. Какой еще безболезненный конец?
– Билли, считаю до пяти. Один. Два. Три. Четыре. Твой последний шанс, Билли. Не заставляй меня сделать по-другому.
– Билли, сделай как она говорит. Достань их.
Услышав отца, я наконец начинаю шевелиться. У меня не сразу получается расстегнуть рюкзак, потому что руки отчаянно трясутся. Потом я вытаскиваю первый термос – тот, что побольше. Ставлю на землю и лезу за вторым. Не совсем уверен, но, похоже, я опи`сался. Слава богу, в пещере темно, и никто этого не видит. Я сжимаю в руках второй термос и оглядываюсь на отца.
– А теперь вы выпьете из своих термосов кое-что вкусное и горячее, и все будет кончено.
– Эмили, – начинает отец чуть более уверенно, и у меня внутри вспыхивает искорка надежды. – Зачем тебе это надо? Что ты делаешь?
– Что я делаю? – усмехается она. – Пытаюсь вернуть себе свою жизнь.
На мгновение единственным звуком в пещере остается ее тяжелое дыхание.
– Пейте. Пейте сейчас
