К пяти часам ты уже в своей гримерке. Это место вмещает двадцать тысяч человек. Ты готов к шоу. Какое-то время ты страдаешь херней. Шесть часов, время для встреч и приветствий, рукопожатий с диджеями, фанатами, которые выиграли билеты, потому что позвонили пятыми, или потому что это чуваки, которые выглядят как дамы, или что еще они там сделали, чтобы получить билеты. Вот они сидят в комнате и задают вопросы, на которые и так уже знают ответы. Безумный закулисный непотизм. Диджеи и их родственники. Это диктор, это утренний диджей, это ночной диджей, вот еще пять диджеев, которые накачиваются кофе по утрам, ребята из утреннего шоу, ночного шоу, пятичасового шоу – они все там сидят со своими женами и лучшими друзьями, – так что в комнате пятьдесят-шестьдесят человек. Ты со всеми здороваешься до семи. Около семи ты спрашиваешь девушек, которые работают за кулисами:

– Во сколько нам выходить?

– В девять пятнадцать!

За два часа до выхода на сцену надо поесть, поэтому в семь я зову повара. Он готовит мне лосося. Я каждый вечер ем лосося – он должен быть диким – и брокколи на пару. Я ем это в семь, заканчиваю в семь тридцать или около того.

В гримерке все еще проходной двор, иногда заходят ребята на разогреве. Болтаю с Кид Роком. «Где твоя подружка?» И заходит Памела Андерсон. Я спрашиваю: «Как дела?» Помню, как увидел ее первый раз на MTV Europe Music Awards в Бранденбургских воротах в Берлине. Она встречалась с парнем из Poison, Бретом Майклсом. Она была такая сексуальная, что я соврал и сказал: «Какого хера ты с этим придурком? Ты же знала, что тут буду я». Так претенциозно, так рок-звездно, но знаете, я бы выпил литр ее мочи, лишь бы посмотреть, откуда она выходит.

Если у меня и есть какие-то проблемы, они исчезают, потому что все мое естество понимает: меня ждет два часа безумия. Я должен устроить вечеринку для двадцати тысяч человек. Я это обожаю, у меня зависимость от адреналина.

Сейчас около половины восьмого, моя ассистентка говорит: «С.Т.» и показывает на часы. «Пора!» Мы выходим в девять пятнадцать, так что восемь – железная отметка в гримерке, тогда мы ее запираем, чтобы никто не мог туда войти. Я ставлю таймер на час, когда время истекает, он такой бззз-ЗЗЗЗ-зззз-ЗЗЗЗ-зззз-ЗЗЗЗЗЗ! Мне это необходимо, потому что я не умею высчитывать время даже под дулом пистолета. Памела снова заходит. И мы с ней болтаем! Кто-то меня зовет: «Стивен!» Я сажусь, меня гримируют. Это занимает минут двадцать. Волосы я укладываю сам. После этого я немного занимаюсь, достаю коврик, ложусь на пол, занимаюсь йогой, растягиваю мышцы – в противном случае я точно знаю, что потом на мне это скажется. Занимаюсь с десятикилограммовыми гирями. Сейчас уже около восьми пятнадцати, и мне надо распеться, что-то типа Ай-аай И-иии Э-эээээ Ай-аай И-иии Э-эээээ О-ооо Уууууу Ай-аай И-иии Э-эээээ О-ооо Ай-аай И-иии Э-эээээ О-ооо, и так до самой высокой ноты своего диапазона, а потом до самой низкой. Посмотрите ту серию «Два с половиной человека» и узнаете, что я делаю. Я как раз тот человек, на которого жалуется сосед, когда я распеваюсь.

Потом мне выдают обратный отсчет – выкрикивают время, которое осталось до выхода на сцену: «Пятнадцать минут!» Тогда у меня возникает первая мысль типа: «Вот черт! Мне надо выходить на сцену!» Если у меня и есть какие-то проблемы, они исчезают, потому что все мое естество понимает: меня ждет два часа безумия. Я должен устроить вечеринку для двадцати тысяч человек. Я это обожаю, у меня зависимость от адреналина. Кто-то кричит: «Пять минут!» Мы идем по краю сцены, и пленка крутится – пятиминутный фильм. Мой большой толстый друг К. К. Тебо и его жена снимают нас, чтобы это проецировалось на экраны концертной площадки. К.К. снял фильм про Aerosmith с закадровым голосом в духе старых кинохроник: «А нацию защищают…» Мы нашли репортера, который раньше этим занимался, записали его голос и наложили на съемку. Там нас запечатлели в разных местах нашего тура. «И мы приехали в Берлин!» Мы можем быть в Берлине в туре по Европе, в Праге или во Франции. И все проецируется на светодиодный экран за нами.

Светодиодный экран размером двенадцать на восемнадцать метров. При слове «светодиодный» ты представляешь себе плоский экран, но он толщиной где-то в пятнадцать сантиметров. Его ставят каждый концерт, Aerosmith в хорошем разрешении. Раньше у нас стояли камеры, которые показывали, как мы выходим из гримерки и идем к сцене. Ску-чно! Такое уже делали. Не круто. Не то что новый монтаж, который придумал К.К., – он блестящий, гениальный режиссер. Он снимал весь наш тур по Европе, но некоторые ребята в группе завидовали, потому что он оставался со мной и снимал меня. Если я умру, у К.К. есть конкретное указание сделать из тех кадров фильм и выложить его, чтобы мир видел, что со мной происходило.

Там есть моя бывшая жена Тереза, моя девушка Эрин в гримерке. Дэн Нир берет у меня интервью в программе для радио ХМ, мне делают грим, питчер из «Ред Сокс» со своей женой. Я глазею на девушек, философствую, ору на людей, тусуюсь с ребятами из фонда «Загадай желание». Я быстро сворачиваю за угол, потому что мне нужно поссать. «Вы не возражаете, если я пойду?» Я еще не распелся, а у меня звонит телефон, и это Эл Гор! И все это происходит, пока я ухожу отлить. Я говорю гримерше: «Можешь посмотреть, если хочешь». Когда ты не женат, то можешь позволить себе столько всего, что обычно запрещаешь, если рядом жена. Я не могу передать, какая это радость. Потому что с женами лучше не шутить! Это часть сделки. Все это на пленке, один день из моей жизни…

Занавес опускается, выходят Aerosmith, двухчасовой концерт. Он длится с девяти пятнадцати до одиннадцати пятнадцати. Нам нужно уходить в одиннадцать пятнадцать – это дедлайн команды. Если мы уйдем позже, то будем платить им по тысяче долларов за минуту; иногда и по пять тысяч долларов за минуту, если концерт в нью-йоркском Мэдисон-Сквер-Гарден, в Лос-Анджелесе по десять тысяч долларов за каждые пять минут. А мы никогда не укладывались. Заставляет задуматься, сколько Эксл Роуз платил за тур. Так вот, мы уходим со сцены в одиннадцать – одиннадцать