Шрифт:
Закладка:
Великий князь Николай провел принцессу вдоль строя войск, а затем, представляя офицерскому корпусу, произнес: «Это не чужая, господа; это – дочь вернейшего союзника и лучшего друга нашего Государя».
Принцессе был представлен ее придворный штат: престарелая обер-гофмейстерина княгиня А.Н. Волконская (1756–1834), фрейлины: графиня Е.П. Шувалова и В.П. Ушакова, обер-шенк граф Г.И. Чернышев (1762–1831), обер-гофмейстер барон П.Р. Альбедиль (1764–1830), камергер князь В.В. Долгоруков (1787–1858) и другие. Почти все они останутся при Александре Федоровне многие годы.
На подъезде к Петербургу принцессу встретили Император Александр, Императрица Елизавета Алексеевна и Вдовствующая Императрица Мария Федоровна. Принцесса уже хорошо знала Императора; они познакомились еще в 1813 году и потом несколько раз виделись, когда он приезжал к ним в Берлин. Шарлотта всегда чувствовала с его стороны нежное внимание, которое умела ценить. С Императрицей Елизаветой отношения быстро установились самые близкие.
Больше всего дочь Короля волновалась по поводу Марии Федоровны. Рассказывали, что ее будущая свекровь слишком надменна, порой резка и неимоверно требовательна ко всему, что касалось норм этикета. На удивление, Мария Федоровна оказалась по-матерински заботливой. Как потом написала Александра Федоровна, она «отнеслась ко мне так нежно и ласково, что сразу завоевала мое сердце».
Кортеж сиятельных особ прибыл в Павловск, который и стал временным пристанищем принцессы. Она плохо помнила первые дни пребывания в России и проживания в Павловском Дворце. Запомнились мелочи, порой совершенно для нее необычные. Как только она уединилась в отведенных ей помещениях Дворца, дверь неожиданно отворилась и без всякого предупреждения перед ней оказалась некая грозная пожилая дама, которая изрекла: «Вы очень загорели, я пришлю вам огуречной воды умыться вечером».
Фамильярная сцена показалась Шарлотте «весьма странной». Подобная бесцеремонность могла обескуражить, но только не натуру принцессы. Она воспринимала подобные нежданные эпизоды скорее с улыбкой, чем с раздражением. «Старой дамой» оказалась графиня (позже светлейшая княгиня) Шарлотта Карловна Ливен, урожденная фон Поссе (1743–1828), которую потом Александра Федоровна искренне полюбила.
В Павловске состоялся и первый публичный выход Шарлотты, ее, так сказать, светский дебют. Поскольку гардероб принцессы еще не прибыл, ей пришлось выйти в том, в чем была. Александра Федоровна всю жизнь хорошо помнила сцену в длинной дворцовой галерее, а в своих автобиографических записках подробно ее описала, заключив: «Сколько раз впоследствии мне говорили о моем первом появлении в этой галерее; юную принцессу осматривали с головы до ног и нашли, по-видимому, не столь красивой, как предполагали; но все любовались моей ножкой, моей легкой походкой, благодаря чему меня даже прозвали «птичкой».
Два дня Шарлотта провела в Павловске, а 19 июня 1817 года состоялся ее торжественный въезд в Петербург. Она вместе с двумя Императрицами ехала в золоченом ландо. Кругом стояли войска и гвардейские части, а на тротуарах толпилась масса народа. Была ясная жаркая погода, город украшали флаги двух стран, гирлянды живых цветов; кругом царила атмосфера праздника.
В Зимнем Дворе поднялись по парадной лестнице, а затем вышли на балкон, и публика на Дворцовой площади радостными возгласами приветствовала ее появление.
Особенно принцесса боялась грядущего события – принятия Православия. Живя неделю в своих роскошных апартаментах в Зимнем, она только об этом и думала; плакала бессчетное множество раз. Она волновалась, что не сумеет исполнить священный обряд, переживала от неизвестности и трудности иного духовного бытия.
Шарлотта по рождению принадлежала к Лютеранской церкви, прошла конфирмацию, когда давала клятву хранить ей верность. Предстоящий брак требовал нового религиозного обращения. Она знала, что так должно быть, но не знала, как то будет на самом деле.
24 июня она отправилась в дворцовую церковь, куда ее под руку ввел Император. Все в православном храме ей было внове. Церковь внешне очень напоминала известные храмовые сооружения – весь зал был украшен лепниной и позолотой, но атмосфера была совершенно для нее необычной. Величественное церковное пение на непонятном церковнославянском языке, мерцание бесчисленного множества свечей и какой-то особый аромат, до того неведомый. Казалось, что лики Спасителя, Апостолов и Святых смотрят прямо на нее, маленькую и запуганную девушку, находящуюся в каком-то сомнамбулическом состоянии.
Вспоминая этот момент, Александра Федоровна написала: «С грехом пополам прочла я Символ Веры по-русски; рядом со мной стояла игуменья в черном, тогда как я, одетая в белое, с маленьким крестом на шее, имела вид жертвы; такое впечатление произвела я на всю нашу прусскую свиту, которая с состраданием и со слезами на глазах видела появление бедной принцессы Шарлотты в церковном обряде, столь мистическом и странном в глазах протестантов».
Случилось потом необъяснимое: как только принцесса приобщилась Святых Тайн, к ней сразу же вернулась спокойная радость, и больше она уже не плакала. В тот день Шарлотта получила свое новое имя. Отныне она – благоверная Великая княгиня Александра Федоровна. В тот день окончательно завершилась история прусской принцессы Шарлотты; начиналась биография русской Великой княгини, а затем – Императрицы Александры Федоровны.
На следующий день, 25 июня, был день рождения Николая Павловича, ему исполнилось 21 год – рубеж совершеннолетия. И в этот же день произошло обручение. Прошло еще несколько дней, и 1 июля (в Пруссии было уже 13-е число) в церкви Зимнего Дворца состоялось венчание.
По словам Александры Федоровны, «мой жених становился все нежнее и с нетерпением ожидал дня, когда назовет меня своей женой и поселится в Аничковом Дворце[38]. Накануне, 1 июля, который был в то время и днем моего рождения, я получила прелестные подарки: жемчуг, бриллианты; меня все это занимало, так как я не носила ни одного бриллианта в Берлине, где отец воспитал нас с редкой простотой».
Невесту облачили в подвенечное платье, которое все было усеяно драгоценными камнями, а на голову надели бриллиантовую корону. Под грузом этой тяжести новобрачная была «еле жива», но как только начался сам обряд, перестала замечать ношу. «Я почувствовала себя очень, очень счастливой, когда руки наши наконец соединились…»
Венец над головой невесты держал брат, Вильгельм, а над женихом – его младший брат, Михаил Павлович.
Потом были поздравления, церемониалы, торжественный обед и бал, а затем новобрачные отбыли на жительство в Аничков Дворец. На следующий день все опять закрутились в вихре придворной суеты. Вручение подарков, визиты, балы, приемы. От этого «сна» Александра
