музыкант вел себя вызывающе, — сухо сказала Эмма. — Ему не хватает воспитания.

— Цао Юэ, как ты смеешь!

Зазывала размахнулся и хлестнул музыканта по щеке так звонко, что голова дернулась как игрушечная, а по подбородку потекла багровая струйка крови.

После этого музыканта подхватили подмышки и утащили куда-то вниз, потом ночь разорвали удары хлыста и резкие крики. Зазывала долго извинялся, но Эмма прервала его излияния, так как хотела поскорее уйти.

— Не наказывайте его строго, — не выдержала она.

Ей не нравилось поведение музыканта, она чувствовала скрытую опасность, но все равно не могла смириться с местной жестокостью.

Вечер был испорчен. Эрик расплатился с владельцем и как только серебро перекочевало в цепкие руки зазывалы, тот выкрикнул приказ и наказание прекратилось.

Они вышли на освещенную набережную и медленно пошли в сторону каравана.

— Эмма, ты не виновата, — заверил Эрик, но прежде, чем он продолжил, Эмма перебила его.

— Я не жалею, что отказала этому музыканту, я жалею о том, что сразу не попросила заменить его. Чувствовала что-то странное в его поведении. Он специально подражал Адаму, а значит был знаком с Деви. Я отличаюсь от нее, мне нужно было проявить осторожность. Не ожидала, что он вцепится в меня как репей. Зачем?

— Любой человек желает лучшей участи, — пожал плечами Эрик. — Многие лунны проявляют благосклоннасть к художникам, музыкантам и поэтам. В этом нет ничего особенного.

— Нет, нет, — покачала головой Эмма. — Он слишком настаивал, и этот приступ злости… Хорошо бы узнать его прошлое.

— Нет ничего легче, позволь брату заняться этим мелким поручением.

— Ты же больше не брат мне, а жених, — улыбнулась Эмма.

На щеках Эрика заиграл румянец, заметный даже в свете уличных фонариков.

— Этот брат не смеет, — запнулся он. — Я не смею. Ты смеешься надо мной, Эмма? Подожди, у нас в горах говорят, что женихи смелеют после свадьбы, как бы тебе не оказаться подкаблучницей.

— Нашел чем пугать! И так, скажи слово — сделаю все, что пожелаешь.

Эрик споткнулся, удержал равновесие, а потом так посмотрел на Эмму, что теперь пришел ее черед краснеть.

Между тем, Эрик выполнил свое обещание — расспросил несколько продавцов у ларьков о музыканте. Кто за мелкую монету, а кто и за просто так поделились слухами. Оказывается, Цао Юэ восхищался Айгуо Цзианью с момента дебюта семь лет назад, и даже потратился на путешествие в столицу, чтобы побывать на концерте. К сожалению, семья мальчика разорилась и музыканта продали на увеселительную лодку. Он надеялся, что талант поможет ему выплатить долги родителей, но в Туджоу не было зажиточных клиентов. Постепенно, образ Айгуо стал для него единственной надеждой, моделью для подражания, и даже, говорили, объектом нездоровой страсти. Цао Юэ писал заклинателю письма и умолял о спасении. Писал не только ему, но и просился в услужение Йи Пейджи. Сегодня же, весь город гудел от слухов, что Деви остановилась на ночевку в Туджоу, вот Цао Юэ заплатил хозяину взятку, чтобы тот представил его южанке. Он желал хоть таким образом стать частью жизни его кумира. Все это было на виду и все охотно обсасывали детали позора Цао Юэ.

Эрик и Эмма обменялись виноватыми взглядами и повернули назад к увеселительной лодке. Пусть и не всю сумму, но десять серебряных слитков они передали в счет долга Цао Юэ в руки довольного зазывалы. Если бы они были в столице, то могли бы позволить большую сумму, но сейчас даже этот подарок означал, что в остаток пути им нужно ограничить расходы.

21.7

Пока зазывала кланялся, прижимая к груди деньги, Эмма почувствовала на себе жгучий взгляд. Музыкант смотрел на нее из-за бамбуковой жалюзи. Правая щека алела, губы распухли, а под глазами чернели следы размазанной туши.

Она легко поклонилась и жестом показала, что просит прощения. Глаза мальчишки лишь недобро сверкнули в ответ и он скрылся в глубине комнаты.

“Сначала Деви, потом Цао Юэ, сколько еще обожателей имеются у Адама?” — задалась вопросом Эмма.

Они вернулись к каравану уже глубокой ночью. Ноги гудели от усталости, Эмму ужасно клонило в сон. Эрик устроил ее на удобном мягком ложе и мягко поцеловал в лоб.

— Раньше мы спали в обнимку, но этот жених больше не может похвастаться самообладанием.

Эмма хотела потянуть его за рукав и уткнуться носом в привычное место у шеи, но Эрик так легко уступал ее просьбам, что она только согласно кивнула.

Эрик залез наверх и устроился на плоских крышках плотно сдвинутых сундуков. Эмма приподнялась на локтях проверить, что он взял туда циновку и одеяло.

Горцы обычно спали на твердом, но Эрик быстро заметил, что Эмме более привычны матрасы, и с тех пор окутывал ее на ночь в уютный кокон. Какое сердце устоит перед ним?

Не смотря на усталость, сон не шел, и Эмма все больше погружалась в беспокойные мысли. Ее тревожила встреча с музыкантом, она боялась возвращения в Ра и все ворочалась с нехорошим предчувствием катастрофы.

А потом эта тревога сменилась жаждой оказаться подле Эрика, прикоснуться к его теплой коже. Эмма всем существом ощущала зуд подтянуться вверх на сундуки, ощутить близость крепкого родного человека, просунуть ладонь между пол ночного халата, потянуть за завязки штанов.

Эрик не будет сопротивляться.

Но он ведь не хотел этого…

Он просил подождать.

Щеки Эммы горели, она прикусила губу, приказывая самой себе успокоиться и выбросить пошлые мысли из головы. Дело в том, что Эмма всегда считала себя холодной и практичной девушкой. Первый опыт с парнем был откровенно провальным — они оба не знали, что делают, а неудачливый кавалер после того, как причинил боль, затем оконфузился пропал с горизонта. Если считать вторым разом близость с Адамом, то все прошло намного лучше и Эмма даже начала понимать, почему люди стремятся переспать друг с другом. Но тогда она совсем не доверяла заклинателю, и считала происходящее дурным сном.

К тому же ее очень тянуло к Адаму, но она с легкостью могла противостоять томлению. Второго раза не случилось, как бы их не притягивала магия.

С Эриком тоже. Сколько ночей в одной кровати с ослепительно красивым мужчиной, которого Эмма беззаветно любила. Ни разу собственное тело не вышло из под железного контроля. Она уважала стремление остаться братом и сестрой.

Эмма тяжело задышала и перевернулась на живот, плотно сжав ноги. Уши чутко улавливали легкое дыхание заснувшего горца. Она представила, как соблазнительно трепещут длинные ресницы над нежной кожей щек, как губы чуть приоткрылись во сне,