Саймона за ухом, и из его пасти потекла длинная, вязкая слюна. – Видишь, о чем я? – Грэм шлепнул пса по заду. – Саймон. Отойди от нее. – Саймон встал, попятился и сел у ног Грэма. Грэм почесал ему голову, однако не спускал глаз с Эди. – Я забыл про встречу?

Она покачала головой.

– Никаких встреч.

– Ладно. – Он подождал объяснения и, не дождавшись, снова почесал Саймона. – Что ж. – Он опустил глаза на свою мокрую одежду. – Если не возражаешь, пойду переоденусь. Я ненадолго. Будь как дома.

Войдя, он оставил дверь дома открытой.

Через сетчатую дверь было слышно, как он ходит по дому, из кухни в комнату, потом дальше, где располагались две маленькие спальни. Саймон охранял дверь, поворачивая голову от двери к Эди, словно не зная точно, за кем ему следить.

Через несколько минут Грэм вернулся на веранду в чистых изношенных шортах цвета хаки и рубашке с коротким рукавом. Его темные волосы были мокрыми, и Эди разглядела на них следы расчески. Он сел в кресло-качалку рядом с ней и положил щиколотку одной ноги на колено другой. Саймон положил морду на бедро Грэма.

Эди откинула голову на спинку кресла. Прошло какое-то время, прежде чем они заговорили.

– Дома все хорошо?

– Кэт написала Маку письмо. – Она почувствовала, как Грэм повернулся и уставился на нее. – Она его не отправила. Его нашла Райли и отдала Маку в первый день, когда приехала сюда.

Внезапно Грэм встал и ушел в дом. Через мгновение он вернулся с двумя бутылками пива. Открыл одну и передал Эди, затем открыл вторую и сел обратно.

– Мы пьем днем? – спросила она, искоска взглянув на бутылку.

– Подумал, что это поможет.

Он сделал долгий глоток, затем Эди тоже. От холода, охватившего горло, в послеполуденном тепле ее пробрала дрожь.

– Как ты узнала про письмо?

– Нашла в нашей спальне тем утром, когда мы с тобой обедали.

– А. Вот почему ты была такая невнимательная. Логично. В письме были сюрпризы?

– Несколько. Один из них: после лета она приезжала к нему в Бирмингем. В сентябре. К тому времени мы с Маком снова были вместе. – Грэм кивнул, но ничего не сказал. Эди прижала пальцы к бровям. – Если ты знал о ней, почему молчал? Почему ничего не сказал мне?

– Мак не хотел тебе говорить. Сказал, что ее приезд не имел значения и что он уже принял решение. Он был с тобой. Он хотел быть с тобой. Я считал, что ты должна знать, но… – Он пожал плечами. – Это было не мое дело. И он не хотел делать тебе больно.

– Да. Он так сказал.

– Так или иначе, я тоже не хотел делать тебе больно. Вот почему покинул корабль. Съехал и уехал.

– Потому что был зол на него?

– Нет… ну, да, немного. Но я знал, что если останусь… если наша дружба продолжится как всегда… то расскажу тебе.

– И что в этом плохого? Ты сказал, что считал – я должна знать.

– Но не от меня. К тому же все это запуталось с моими чувствами, и я боялся, что если расскажу тебе, то не по правильным причинам.

– Подожди. – Она подняла руку. – Что значит «твои чувства»? И если были правильные причины, то какие неправильные?

Грэм пристально смотрел на нее.

– Да ладно, Эди. Мы взрослые люди, мы давно переросли это детство. Давай в кои-то веки будем честными друг с другом. Не говори, что не знала о моих тогдашних чувствах к тебе.

– О каких чувствах? – Тесная телефонная будка и ждущая за столиком Джудит, сердце, пульсирующее в груди, головная боль на следующее утро. – Ты посмеялся надо мной. По телефону, когда я звонила тебе из Нью-Йорка.

– В твой день рождения? Это потому, что ты была пьяная в дым. Может, больше.

– Нет, не была. Я открыла тебе себя – свое сердце. Я спрашивала о твоих чувствах ко мне, чувствовал ли ты когда-нибудь что-нибудь ко мне, а ты рассмеялся и сказал, что я не это хотела сказать.

– А что мне было делать? Сказать, что я тебя люблю?

В оглушительной тишине, последовавшей за словами Грэма, Саймон поднял голову и громко гавкнул, после чего носом открыл сетчатую дверь, сбежал по ступенькам и бросился сквозь траву к воде. При его приближении две чайки издали крик и улетели.

Грэм встал и прошел в другой конец веранды. Эди сидела, застыв на месте. Когда не осталось сил выносить молчание, она произнесла ему в спину:

– А ты любил? Любил меня?

Он сцепил руки на макушке, глядя на воду. Низ рубашки задрался, оголив полоску бледной кожи. Эди отвернулась.

– Я не знаю. Может быть? Разве это имеет значение сейчас?

– Конечно имеет.

Наконец он развернулся и прошел в противоположный конец.

– Правда? Столько лет спустя для тебя имеет значение, что я чувствовал?

– Да. Грэм, ты был очень важен для меня. – Несмотря на то, что произнесла эти слова, Эди поняла, насколько ничтожно они прозвучали. – Когда ты оставил нас, мне очень долго было больно. В тот день на площади ты сказал мне, что это потому, что ты больше не можешь быть нашим третьим колесом, но я все время волновалась, что ты устранился из-за того, что я наговорила по телефону. Вдруг я перешла границу, которую не должна была, и… – Она пожала плечами. – Я разрушила дружбу.

– Не ты.

Она уткнулась головой в ладони.

– Все так запуталось. У нас троих была такая замечательная дружба, и все развалилось, потому что мы не были честны друг с другом. – Она подняла голову. – Ты не понимаешь? Я не знала, какие чувства ты испытывал ко мне, Мак не знал всего, что я думала о нас с тобой и той безумной мечте работать вместе в Нью-Йорке. Я никогда не знала о Кэт и о том, что произошло между ними тем летом. Он даже никогда не рассказывал мне о давлении, которое ощущал со всех сторон, что в первую очередь и подтолкнуло его к Кэт. Мы все скрывали свою правду друг от друга, и посмотри, куда это нас завело. Прошло почти двадцать лет, а мы только сейчас осознаем, насколько все запуталось тогда. И до сих пор.

Грэм тяжело сел в кресло-качалку рядом с ней, затем легко оттолкнулся ногой.

– Ты права. Насчет всего. Ну, кроме Нью-Йорка. Я не считаю, что эта мечта была безумной.

Эди бросила на него взгляд, но Грэм не отрываясь смотрел на заросшую кустарником траву, где Саймон сидел как вкопанный, наблюдая, как волны