лошадьми. Так укоренилась в России «ямская гоньба» – быстрая перевозка почты. По всей стране вдоль почтовых трактов (широких дорог с земляным покрытием) и шоссе (дорог с искусственным покрытием), благоустроенных, т. е. окопанных канавами и обсаженных деревьями, чтобы при зимних заносах не сбиться с пути, стояли почтовые станции со станционными смотрителями, маленькими чиновниками 14‑го класса, с конюшнями, запасом фуража для лошадей и водопоями. Жившие вдоль трактов и шоссе государственные крестьяне были обращены в особую сословную группу ямщиков, государственной повинностью которых была перевозка почты между станциями на своих лошадях и в своих экипажах. Ямщики везли письма и газеты, кожаные узлы со звонкой монетой и пакеты с бумажными деньгами (почтовые денежные переводы появились только в конце XIX века), которые сопровождались вооруженными почтальонами, правительственных курьеров со срочными депешами, вооруженных фельдъегерей с секретными бумагами и государственными преступниками. А заодно везли и пассажиров, ехавших по казенной или по собственной надобности. Людей везли по подорожным грамотам, выписанным на почтамтах, с уплатой по количеству лошадей (а оно зависело от чина проезжавшего), прогонов, поверстной платы, причем ехавшие по собственной надобности платили двойные прогоны. Естественно, лошади отпускались в первую очередь фельдъегерям и курьерам, затем ехавшим по казенной надобности, особенно если они были в больших чинах, а для прочих лошади вечно были в разгоне, и они должны были коротать время на станциях. А если кому-либо не терпелось либо требовалось ехать в сторону от тракта, то приходилось нанимать по соглашению ямщика, свободного от службы. Можно было ехать и в собственном экипаже, более удобном и поместительном, нежели ямская легкая телега, и пользоваться только перекладными (сменявшимися) ямскими лошадьми.

Так что если ломовики были частично горожанами, а частью – подгородными крестьянами, то ямщики – только крестьянами. Впрочем, немало было горожан и среди ямщиков: на окраинах городов, на выездах из них – повсюду были ямские слободы, где на просторных дворах с множеством экипажей и лошадей жили ямщики. В Москве были Переславская, Рогожская ямские слободы, и до сих пор в конце Тверской сохранились Тверские-Ямские улицы, а ближе к нынешнему Савеловскому вокзалу – улицы Ямского Поля – когда-то там жили ямщики.

В России была даже особая ямская запряжка – знаменитая тройка. В оглоблях, в упряжи с хомутом и дугой, шел коренник – хорошо обученная, самая сильная и доброезжая лошадь, задававшая темп и направление движения; шел он обычно крупной, размашистой рысью, для чего подбиралась особая «шаговитая» лошадь. А по бокам, в ременных постромках, крепившихся одними концами к вальку у передка повозки, а другими – к хомуту или ременной шорке, галопом шли молодые, резвые пристяжные, создававшие дополнительную тягу. Если пристяжная была одна, такая запряжка называлась полуямской. Почте полагалось ездить с колокольчиком, чтобы все на дороге издали уступали ей дорогу; кроме почты, с колокольчиками могла ездить только полиция. Правда, большие баре, не очень-то считавшиеся с законами, иной раз также тешились перебором ямских колокольчиков. Мог вешаться один колокольчик, под дугой, так и называвшийся поддужным, но обычно езду сопровождал звон трех колокольчиков, подобранных в тон и так и продававшихся по номерам. Кроме или вместо колокольчиков звоном езду сопровождали бубенцы – от крохотных шаркунцов до огромных болхарей – в кулак размером, также подбиравшихся по тонам и закрепленных на надетом на конскую шею аркане – широкой кожаной петле.

Городские извозчики могли быть и горожане, и жители подгородных слобод, и крестьяне. Самыми быстрыми извозчиками, славившимися неосторожной лихой ездой, были лихачи. Ездили они в щегольских колясках или особых небольших городских санях-козырьках, в которые закладывались молодые резвые лошади, нередко полукровки, часто сменявшиеся. И сбруя у них была щегольская, украшенная множеством медных бляшек (лошади очень тщеславны и гордятся свой сбруей), и непременные сетки, которыми до земли покрывалась лошадь, чтобы вырванные копытами куски льда и смерзшегося снега не летели в прохожих, были шелковые; столь же непременные полости, укрывавшие ноги седоков, были бархатные, подбитые волчьим или медвежьим мехом. Лихачи даже первыми обзавелись дутиками – резиновыми шинами на колесах. Это были дорогие извозчики – без трех, а то и пяти рублей к лихачу не подходи. Да не на всякого клиента лихач и внимание обратит. Богатые разгульные молодые люди, не считавшие нужным обзаводиться собственным выездом, нередко нанимали лихачей на срок. На лихачах гоняли с дорогими кокотками в загородные рестораны и на пикники, их поили шампанским и коньяком. Но зато немало их и спивалось и кончало жизнь в бесплатных больницах для бедных.

Более основательными извозчиками были «голубчики», или «живейные». Они также ездили быстро, но не гоняли очертя голову и давя прохожих. И также были дорогими, но обходились рублем, а то и полтинником. И лошади у них были доброезжие, и сетки если не шелковые, то хотя бы хлопчатобумажные, и полости были если не бархатные, то хотя бы суконные, на волчьем меху. На них иной раз также езживали кататься за город, большими компаниями, в парных ковровых санях. Неплохо зарабатывая, «голубчики» понемногу наживались, заводили по несколько экипажей, в которых уже «от хозяина» ездили наемные извозчики.

А самым плохим и самым дешевым городским извозчиком был «ванька» – крестьянин, явившийся зимой в город на заработки. Лошаденка у него была плохая, которая в деревне ходила в сохе и обычной телеге, а в городе «лучше шла», если впереди кто-нибудь ехал, так что «ванек» обгоняли все кому не лень. И сбруя у них была дрянная, веревочная, а то и мочальная, с заштопанным хомутом, из которого лезла пакля. И санки были – обычные розвальни, подшитые лубом – т. н. пошевни. И полость была дерюжная, подбитая овчиной, а сетка при медленной езде вообще не требовалась. Город «ванька» знал плохо, возил медленно и брал в самый дальний конец не больше четвертака. Жизнь «ваньки», не раз описанная в русской литературе, была истинной юдолью. На биржи, определенные места стоянки извозчиков для ожидания пассажиров, его не пускали «голубчики», чтобы не создавал конкуренции; да на бирже и платить нужно было за место. Стоять на улице в ожидании седока не разрешала полиция, каждый городовой метил еще и съездить кулаком по загривку, и приходилось в поисках клиентов медленно ездить по улицам, где всякий проносившийся лихач норовил обругать его «желтоглазым», «вороной» и хлестнуть если не самого, то его лошадь ременным кнутом. Напоить и накормить лошадь и самому перекусить было проблемой: хозяева трактиров гоняли таких извозчиков. Ночевали «ваньки» скопом у какого-нибудь хозяина, на полу, имея от него в лучшем случае кусок хлеба с кипятком, за что приходилось платить. А заработки были копеечными, да и то иной городской штукарь мог обмануть, уйти, не расплатившись,