Слабый свет из шкафа заканчивался примерно в метре от моих ног. Людей где-то впереди явно было не меньше двух, и, виделось мне, они ориентировались в этой части дома гораздо лучше меня. Глаза немного привыкли к темноте, и я различила, что по левой и правой стороне стен идут ниши или дверные проемы, а коридор в конце не уходит в черное никуда, а заканчивается стеной с декоративным панно из деревянных реек. Держа ножницы как обрез, я медленно двинулась по коридору, пожалев, что не надела ботинки: из-под потрескавшихся от времени половиц тянуло уличным холодом, а скрипели они так, что красться было совершенно бессмысленно.

Через несколько шагов до меня донесся эмоциональный шепот, говоривших явно было двое, но ни слова, ни даже пола говорящих я не могла распознать. Звук доносился как будто сразу отовсюду, словно в этом коридоре были натыканы динамики, из которых мне транслировали звук из другого помещения. Хотя я не разбирала слов, тон у шепчущихся был встревоженным, они точно спорили. Это придало мне уверенности, а руки покрепче сжали ножницы.

Ниши по обеим стенам оказались обманками: никаких дверей в них не было; возможно, когда-то планировалось, что в них будут стоять статуи или рыцарские доспехи. В конце коридор резко вильнул вправо и в пропасть. Я еле успела сделать шаг назад, чтобы не покатиться по ступеням, но столкнула по ним крохотный кусочек штукатурки, который бодро запрыгал вниз, пока не уперся в толстую деревянную дверь со световым окошком на уровне глаз. На крупной, как будто бутафорской, задвижке висел огромный амбарный замок, а из-за стекла сочился тусклый фиолетовый свет, но ничего больше не просматривалось.

В горле пересохло. На цыпочках я стала спускаться по ступенькам, завороженная фиолетовым прямоугольником, и совсем скоро смогла заглянуть внутрь.

Они сидели на полу. Вдвоем, прижавшись друг к другу боками. Тому, кто был покрупнее и явно выше, второй положил голову на предплечье. У большого была густая темно-каштановая борода, из-за чего я немедленно нашла подтверждение своей теории: нежилую часть замка облюбовали бездомные. Одежда в грязных засаленных пятнах добавляла очков этой теории. Лица у них обоих были серые, грязные и изможденные. Длинные сальные волосы болтались на уровне плеч, но в том, что это двое мужчин, я была почти уверена. Маленький вызывал сомнение из-за своей субтильности и отсутствия растительности на лице, но глаза у него были мужские: холодные и по-звериному опасные.

Они смотрели на меня исподлобья так, что белки их глаз ярко отражались в свете необычного освещения. Длинная лампа висела напротив них, на противоположной стене, и иногда нервно мерцала.

Пару секунд они изучали часть моего лица за стеклом, а я – их. И хотя замок с моей стороны немного успокаивал, все же мысль немедленно побежать за Генри была основной и пульсирующей. Но в ту секунду, когда я развернулась, чтобы пойти за ним, маленький двинул ногой, и в дальнем углу моего обзора мелькнуло еще что-то. Это было похоже на трос, которым вытягивают из канав машины. Но, очевидно, армированный, потому что движение одного из пары сдвинуло только его небольшую часть. Сам же он тянулся к противоположной стене и вдоль нее, уходя в дальний темный угол. Они были привязаны, оба. К этому тяжелому шнуру и к стене, у которой сидели. И друг к другу.

В этот момент я стала прозревать, как персонаж фильма, который внезапно начинает видеть то, что и так все это время было перед глазами. Передо мной появилась пустая грязная металлическая эмалированная миска, а рядом с ней – алюминиевая с небольшим количеством воды на дне. Дальше по стене, но так, чтобы они все же могли до него дотянуться, стояло грязное ведро. Все это могло бы показаться комнатой, где содержат и подкармливают животное, но возле головы маленького на стене неясно чем были прикреплены два предмета: картинка, похожая на вкладыш жвачки или квадратную наклейку, и бирка с одежды. Она была небольшая, но ее цвет и шрифт логотипа показались мне поразительно знакомыми. Словно я не раз видела это название с такого же далекого расстояния и даже под таким же углом. И эта деталь перед словами, это же…

Катушка ниток. Катушка ниток и надпись «Пошив и ремонт одежды Мэгги Хит». Бабушки Микки. Белокурого мальчика с холодными голубыми глазами, как у его сестры и матери.

Внутри меня все похолодело. В этот момент пара на полу переглянулась и, посмотрев на меня уже совсем другими глазами, хором произнесла:

– Помоги.

В этом слове были и сомнение во мне, и мольба, и отчаяние, и боязнь быть услышанными.

Мои ноги стали ватными. Я отшатнулась от двери, ухватилась за задвижку, пытаясь сохранить равновесие. Но в стабильной реальности нуждалась гораздо сильнее.

Бобби Джентли и Микки Хит отчаянно жестикулировали мне связанными руками. Садовые ножницы, которые все еще были в моих руках, в качестве отмычки никак не годились. Я попробовала ударить ими по замку, но ничего, кроме оглушительного в подвальной акустике звона, из этого не получилось. Ребята, извиваясь на полу, пытаясь встать или как-то иначе быть ближе к двери, издавали слабые стоны и краткие ругательства.

И в этот момент я услышала свое имя.

Глава двадцать первая, в которой я попадаю в слэшер

– Маделин!

И я, и парни застыли, повернув головы вверх. В следующую секунду Микки заплакал с криком:

– Нет!

Стрелка часов стала вращаться с бешеной скоростью. Мне показалось, что прошло всего несколько секунд, за которые я оглянулась в поисках возможности побежать куда угодно, кроме как наверх, туда, откуда слышался голос Генри, но и этого времени оказалось достаточно, чтобы понять: бежать мне некуда. Возможно, с обратной стороны у ребят был другой выход, но и к ним я попасть не могла.

Пока я решалась, совершить ли превентивное нападение или остаться у безопасной стены за спиной, появился Генри.

– Не уходи! Не уходи! – слышала я голос Микки, моля про себя, чтобы он замолчал, в то время как Бобби монотонным речитативом уговаривал меня бежать.

Генри был одет так же, как и пару часов назад, когда мы сидели у камина, а он обнимал меня за плечи, – я заметила это даже в тусклом освещении лампы в крошечном окошке.

Очевидно, сюда он шел быстро, потому что не видел меня и не мог знать настоящего положения дел. Но как только он увидел, что я стою у двери, держа садовые ножницы наготове, остановился и улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой.

– Маделин. – Он выдохнул мое имя, как будто радовался, что наконец нашел меня и перестал беспокоиться, и стал медленно спускаться по лестнице ко