Шрифт:
Закладка:
— Ведь вы с ним друзья, верно? — спросила она под конец. — Чего доброго, у тебя теперь будут неприятности.
Они стояли в фойе перед кованой решеткой, увитой цветами, Розмари, девочка и парень, и казалось, в наступившем после Аниного рассказа молчании каждый украдкой подглядывает за другим. Их взгляды встречались, расходились, снова встречались. Юрген подумал: «А она милая и очень симпатичная, эта приятельница Друската, не понимаю, зачем Аня ей так дерзит, с таким наслаждением заявила, что, мол, для фрау доктор ей никаких поручений не давали. Обе явно друг друга недолюбливают».
А Розмари подумала: «Кому-то понадобилось выдать Друската с головой, иначе быть не может. И как раз теперь, когда так много поставлено на карту для него и для крестьян из Альтенштайна. Есть только один человек, заинтересованный в том, чтобы Даниэль исчез, — Штефан. Неужели Аня не знает? И зачем только она притащила с собой этого мальчишку. Как он на меня смотрит, а как уставилась на меня девчонка! Я обязана сейчас что-нибудь предпринять, но что?»
Аня думала: «Она не знает, что делать. Никому из его друзей не нравится, что я прихожу к ним с расспросами и с просьбой о помощи. Все меня выставляли за дверь, и она так поступит. Как это говорится в пословице: истинные друзья познаются в беде».
— Пошли.
Розмари повела их по длинному коридору в свой кабинет. Открыв дверь и пропустив их вперед, она указала на стулья, сама села за письменный стол. Опершись на него локтями и сложив руки, она некоторое время покусывала большой палец, как ребенок, попавший в затруднительное положение. Потом сняла телефонную трубку. Разговаривая с директором, она не выпускала из виду гостей. Ей нужен отпуск, нет, не в сентябре, как по графику, а сейчас, немедленно! Почему? По сугубо личным причинам, весьма уважительным. Больше она ничего сказать не может. На какой срок? Пока не знает, возможно, на пару дней, а может быть, на несколько недель или больше, возможно, она вообще сюда не вернется. Вайман освоился с работой и может ее заменить.
Директор, разумеется, начал было торговаться, но она была непреклонна и в конце концов даже заявила: дело настолько для нее важное, что она может уйти и без отпуска, несмотря на угрозу немедленного увольнения.
Тут наконец директор сдался.
Она поблагодарила.
Повесив трубку, она спросила:
— Смогу я у тебя переночевать, Аня?
Со свойственной детям логикой Аня подумала: «Ну вот, я только хотела узнать, как Розмари себя поведет, а теперь она сядет мне на шею. Мне совершенно не интересно, сколько раз она спала с отцом. Уму непостижимо: она еще спрашивает, где ей ночевать. Видно, думает, я не умею считать до трех».
— Ты же прекрасно знаешь, — ехидно ответила она, — где у нас в доме можно спать. Почему ты меня спрашиваешь?
— А кого же мне еще спрашивать? — возразила Розмари. — Ты хозяйка дома.
Потом она объявила, что незачем терять время попусту, нужно подготовить «трабант» и кое-что прихватить из квартиры.
Ане польстило, что ее признали хозяйкой дома, поэтому, когда Розмари спросила:
— Поесть у тебя дома что-нибудь найдется? — девочка ответила:
— Уж я о тебе позабочусь.
— Хорошо, — сказала Розмари, — но есть и еще одна проблема. Одна машина и два велосипеда.
Она улыбнулась Юргену, и тот растаял: такая красивая женщина эта приятельница Друската, но и к нему, к шестнадцатилетнему, снизошла. Он по-мужски пожал ей руку и слегка поклонился:
— Велосипеды я, разумеется, доставлю.
— Это было бы очень мило с твоей стороны, — заметила Розмари все с той же улыбкой. По сравнению с такой женщиной, как доктор Захер, Аня показалась ему почти ребенком. Он помахал девочке рукой:
— Пока.
Затем Аня и Розмари зашагали по улице к дому-новостройке, он был похож на сотни других жилых коробок с широкими окнами, какие можно встретить сейчас в деревнях. Поднявшись по ступенькам на два лестничных марша, они остановились перед висевшей слева над звонком табличкой «Д‑р Захер».
Розмари отперла дверь.
— Пожалуйста, раздевайся и проходи в комнату.
Комната была не слишком большая, но очень светлая и удобная. Вдоль стен на выкрашенных в белый цвет металлических конструкциях стояли книжные полки, такие же, купленные в магазине полки, как и в тысячах других домов, однако здесь все было как-то очень уютно. Розмари не лишена вкуса. Взять хотя бы голубые кресла на красном ковре, всевозможные безделушки, типично женские, яркие бокалы и бутылки, репродукции русских икон, изображавшие апостола с крестьянским лицом и богоматерь, держащую на руках маленького человечка с лицом взрослого.
Аня огляделась по сторонам.
— Мне здесь нравится.
— Пока нет Даниэля, — сказала Розмари, — у этого прохвоста Штефана большие шансы. Насколько я его знаю, он попытается сейчас укрупнить свой кооператив за счет Альтенштайна. Но я не допущу, сяду на место Даниэля и пошлю к чертовой матери каждого, кто вздумает вмешиваться в его дела. Но сначала давай выпьем кофе, что-то пить хочется. А тебе?
Аня кивнула.
Розмари предложила девочке отдохнуть, нет, помощи не требуется, на кухне и так слишком тесно, пусть Аня пока располагается поудобнее.
Вернувшись через некоторое время в комнату, Розмари увидела, что Аня плачет на кушетке, уткнув голову в подушку.
Розмари села на край кушетки и сначала осторожно, точно робея, коснулась рукой головы девочки и только потом осмелилась погладить ее по волосам.
— Поплачь.
По всей вероятности, она не решалась по-матерински приласкать Аню, а может, ей самой недоставало опыта: мать всегда выматывалась на работе, вечно куда-то спешила и чаще командовала детьми, чем баловала и ласкала их. И отношения Розмари с Аней тоже всегда отличались деловитостью: чувствуя, что дочь Друската отгораживается от нее, она остерегалась навязывать ей свою дружбу.
Одно время между ними вроде налаживались товарищеские отношения, но тем дело и кончилось. Розмари помнит, как однажды Аня вернулась домой с каких-то спортивных соревнований. Девочка, как видно, была в хорошем настроении и, застав Розмари в
