задержалась и постоянно бегала проверять, как у тебя дела. Мардж никак не могла от нее отделаться и очень боялась, как бы девчонка вас не забрала. Она бы, может, так и сделала, если бы не увидела, как хорошо Рита заботилась о ней… в смысле, о вас. Обнимала, пела колыбельные, как образцовая мамочка. Мардж сказала, что это было очень важно. Это остановило ее. – Он многозначительно приподнимает бровь, как будто знает, что опасность была очень велика. – С трудом, но остановило.

У меня внутри что-то обрывается. Начинает таять. Я сопротивляюсь. Опасно думать о том, что моя биологическая мать все же не была бессердечной. Опасно представлять ее молодой и запуганной жертвой манипуляций. Такая же Энни, только в другую эпоху. Странно и пугающе понимать, что мама – в то время просто молодая нянечка, Большая Рита, которую помнит Хелен, – сама того не зная, помешала моей биологической матери забрать меня. Изменила ход моей судьбы, взяла меня за руку и увела в совершенно другую жизнь. Я не могу все это осмыслить.

– Это правда, Сильви. Нам все время казалось, что за нами наблюдают, – говорит Хелен. – Я чувствовала, что в лесу кто-то есть, но она была такая быстрая, такая юркая, как лесной зверек. Я так ни разу ее и не увидела. – Она кладет мне на плечо руку, унизанную драгоценностями. – Она тянула, сколько могла, но ей пришлось сбежать сразу после звонка в полицию, иначе ее бы тоже допросили. Она, должно быть, ужасно испугалась.

У меня внутри раскрывается, словно крылья цапли, какое-то новое чувство. Что-то похожее на прощение. Или если и не прощение, то хотя бы понимание. И печаль, такая острая и сладкая, что приносит облегчение.

– Как видите, Сильви, план Мардж провалился. – Уолтер снимает очки и потирает влажные глаза. – А я подвел вас – и вашу биологическую мать. Я обещал ей обеспечить вас всем необходимым, но не выполнил обещание. И в этом я виноват – виноват всецело.

У меня перед глазами проносится мое детство, неидеальное и счастливое: ветреные пляжи, узловатая яблоня в саду, папа, сидящий в мастерской с мягким плотницким карандашом за ухом, мы с Кэролайн, вбегающие в дом с охапками полевых цветов для мамы, которая улыбается и говорит: «Ого! Ну разве я не самая счастливая и избалованная мамочка в мире?» Я сглатываю, чувствуя прилив гордости – и агрессии.

– У меня и так было все необходимое, Уолтер.

– Тебе, можно сказать, чертовски повезло, – соглашается Хелен, глотая джин из стакана.

– Послушайте, Сильви, если вам что-нибудь нужно, что угодно, недвижимость, деньги… – начинает Уолтер.

– Мне от вас ничего не нужно. – Я встаю. Ноги снова окрепли. Будто стальные. – Ничего.

– Чтобы искупить вину, я буду помогать Энни и ее ребенку. – Уолтер прижимает ладонь к груди. – Даю вам слово.

Я все же сдерживаю желание послать его куда подальше, потому что Энни не помешает любая помощь, и направляюсь к двери.

– О, ты уже уходишь, Сильви? – говорит Хелен, как будто я собралась сбежать со званого ужина. – Посиди, выпей еще бокальчик.

– В конце концов вот как все вышло, – изумляется Уолтер. – Все заканчивается тем же, с чего началось, – ребенком. – Он складывает руки домиком. – В холодильнике есть отличная бутылочка крюга. – Уолтер поднимает взгляд на Хелен. – Может, наконец пришла пора праздновать. А не скорбеть.

– Вот только нам не обязательно было скорбеть по моей младшей сестренке, правда, папа? – Атмосфера в комнате резко меняется, будто лезвие поворачивается другой стороной. Мои пальцы замирают на ручке двери.

– Не сейчас, Хелен, – бормочет Уолтер с неловким смешком.

– А почему нет? – скалится та. – Боишься позориться перед Сильви?

В комнате становится теснее и жарче. Я вдруг чувствую, что соприкоснулась с мрачной семейной тайной, о которой не хочу ничего знать.

Хелен все равно рассказывает:

– Видишь ли, Сильви, когда-то у меня была младшая сестра. Отец сказал нам, что она умерла в больнице через час после рождения. – В ее голосе звенит холодная ярость. – Но это неправда.

Уолтер смотрит в пространство и тяжело сглатывает, как будто уже знает, что сейчас будет.

– Просто она оказалась для тебя недостаточно хороша, правда, папа? С изъяном. С уродством.

– Это был ребенок Дона. Не мой. – Слова Уолтера звучат сдавленно, как будто галстук все плотнее затягивается у него на шее. – Твоя мать не справилась бы.

– Ты ей солгал! Она буквально свихнулась от горя!

– Я думал, так будет лучше. Все со мной согласились. Она была вся синяя. Почти не дышала. И лицо… Это жуткое лицо. – Уолтер прикрывает глаза и сжимает пальцами виски, будто пытаясь прогнать страшные картины.

У меня в ушах гудит. Ужасная догадка обретает форму. Нечто столь кошмарное, что мой мозг брыкается, как лошадь, отказываясь верить.

– Это была волчья пасть, папа. Обыкновенная расщелина нёба, я в этом уверена. Но ты увидел чудовище.

Потому что это был ребенок Дона. Если бы она была твоя…

– Но она была не моя. – Его лицо краснеет и опухает от обиды. – Она была не моя, черт возьми.

Гудение заполняет мою голову. Комната дрожит и пульсирует. Я прислоняюсь к стене.

– С тобой все хорошо, Сильви? Ты побелела как мел. – Где-то рядом маячит лицо Хелен – черты размазаны, как на растекшейся картине.

Я пытаюсь выдавить из себя ответ. Язык не слушается. В сумке начинает звонить телефон. Внешний мир. Энни? Звук вкручивается в мои уши, как проволока.

– Вот. Сделай глоток, милая. – Хелен подносит джин-тоник к моим губам.

Звонок повторяется. Я отпихиваю бокал и с тревогой достаю телефон. Звонят из больницы.

52

Рита

наши дни

ДЯТЕЛ. ЧЕКАННЫЙ ЗВУК. Клювом по коре. Или по черепушке. Но Рита не видит птицу. Она ничего не видит. Кто-то выключил звезды. Здесь темно. Робби не боится темноты. Ночью он считывает силуэты деревьев, будто карту в свете настольной лампы. Робби определяет, на каком участке тропы находится, по хрусту у себя под ногами. Рите нужен Робби. Она шарит вокруг себя, вытянув руки, будто в игре в жмурки. Ищет его, как ускользнувшую мысль. Потом вспоминает: Робби здесь нет. Он умер. Она осталась одна. Рита уже десять лет одна. И даже если ей удастся выбраться из этого леса, она все равно будет одна, так что смысла нет, правда? Можно остаться здесь. Мирно рассыпаться в прах. Прилечь на землю, как на мягкий матрас, пока дятел стучит, а сухие листья, кружась, падают с неба. Так будет проще.

Ресницы Риты переплетаются между собой, запирая ее в темноте. Кто-то