подгоняемый ветерком из открытого окна. – Откуда у вас это?

– О, он очень старый. Его сделал мой отец.

– Ваш отец? – взволнованно лепечет она.

– Он был плотником. – Мой голос наполняется гордостью. – Очень хорошим.

Эта новость будто вызывает короткое замыкание в мозгу Хелен. Она открывает и закрывает рот, выпучив глаза.

– Как его звали? – Она щелкает пальцами. – Имя. Имя!

– Робби Ригби. За его работами сейчас охотятся многие коллекционеры. Вы о нем слышали?

49

Гера

наши дни

Я СЛЫШУ, КАК ИЗ МОЕГО РТА вырывается короткий некрасивый хрип. Шелковая блуза липнет к потной спине. Меня окатывает жаром, будто во время климакса. Я опускаюсь на кровать Энни, прикрыв рот ладонью, пытаясь успокоить себя знакомым химическим запахом гель-лака на ногтях. Я не должна давать волю чувствам. Не должна поддаваться панике. Дыши, Хелен, дыши.

Я ничего не понимаю.

Над детской колыбелькой висит мобиль, который вращался в моих снах сорок с лишним лет. Возле окна стоит террариум, изготовленный несколько недель назад по моему личному заказу лучшей мастерицей в моей компании.

– Ваша мать в больнице. – Мой голос похож на воронье карканье. – Как ее зовут?

– Рита. – Она медлит. – Рита Мерфи. – Я снова смотрю на мобиль с деревьями и качаю головой – не могу все это осмыслить. Сильви добавляет: – Она оставила девичью фамилию.

– Большая Рита, – шепчу я.

Эти слова оставляют сладкий привкус во рту, похожий на чизкейк, который я так редко себе позволяю.

Значит, она все же вышла замуж за Робби. И обзавелась собственной семьей. Охваченная радостью и детской завистью, я смотрю на Сильви, ища в ее чертах сходство. Она намного темнее, но в чем-то похожа на Робби – такие же высокие скулы и блестящие глаза лесного жителя. Но на Большую Риту? Нет. Ноги ей явно достались не от матери. С другой стороны, я ведь тоже мало похожа на свою.

– Это не вы, случайно, оставили террариум в больнице для моей мамы? – с нервным смешком спрашивает Сильви.

– Я хотела вернуть ей то, что уничтожила моя семья.

– Ваша семья? – Сильви делает шаг назад.

Ее глаза сверкают как черненое цыганское золото. Она скрещивает руки на груди.

– Ваша мать служила у нас няней. Когда я была маленькой. – Как только я произношу эти слова, меня накрывает пугающая волна чувств. Мне вдруг кажется, что защитная корка, которую я вырастила вокруг сердца, вот-вот треснет, как пятка от сухости. – Простите. Можно мне воды?

Сильви не отвечает. И не идет за водой. Ее глаза щурятся, превращаясь в тоненькие полумесяцы. В них читается вопрос.

– В газете была заметка о несчастном случае. О том, как она упала со скалы. – Я начинаю заполнять неловкое молчание, желая объясниться. – Просто столько лет. И вот она… – Мой голос звучит вяло и надтреснуто. – Нашлась.

Руки Сильви – ловкие пальцы умелой визажистки – сжимаются в кулаки. Цвет сошел с лица – осталась только пудра-хайлайтер на щеках.

– Я позвонила в больницу, которая упоминалась в статье. Узнала, что ее перевели в специализированную клинику в Лондоне. – Я морщусь, вспоминая, как запугала молодую девочку из регистратуры, чтобы вытянуть из нее нужные сведения. – Она уже выписалась? Ей лучше?

– Пока нет. – Нижняя губа Сильви едва заметно дергается. Глаза смотрят на меня пугающе пристально.

– Я понятия не имела, что она ваша мать. Я даже не знала, что ваша мать в больнице. Эллиот мне ничего не рассказывает! Ничего! Приходится разгадывать его, как рунический камень. У нас не очень доверительные отношения… – Мой голос снова трескается. Чтобы скрыть это, я откашливаюсь. Глаза щиплет так, будто я режу лук. Я смаргиваю слезы. Я никогда не плачу. Мне нельзя плакать. – Ваша мать… Боже, ваша мать, она стала для меня… вдохновением. Настоящим вдохновением. Она вдохновила меня на создание компании. Все, что я делала, – это было для нее. Починить разбитое. Переработать осколки стекла и выдуть новое…

– Я знаю, кто вы.

Внутри меня что-то дергается. Я тяну руки за уши, к швам, отделяющим Геру от Хелен. Она не знает. Это невозможно.

– Прошу… прошу прощения?

– Девочка из старой газеты, которую хранила моя мать. – Ее голос звучит глубже и увереннее с каждой секундой. – Дочь Харрингтонов.

Нет, нет. Не она. Я вздергиваю подбородок, натягиваю на лицо маску Хелен и пытаюсь улыбнуться.

– Мне кажется, вы что-то путаете, – слабо возражаю я, и мы обе понимаем, что это не так.

– Ваши глаза. – Сильви прищуривается, как будто видит меня насквозь. – Точно такие же.

Я уже готова сопротивляться и все отрицать, но кто-то за окном вдруг начинает играть на гитаре. И я, сама не понимая почему, не могу соврать под звуки этой гитары. В каждой ноте звучит летнее тепло и надежда. Не могу соврать Сильви.

– Я права, так ведь? Да, Хелен?

Я склоняю голову. Разоблачение причиняет мне острую боль, будто с меня сдирают кожу.

– Охренеть, Хелен. – Сильви садится на кровать и роняет голову на руки. Потом смотрит на меня, вжимая пальцы в свои щеки. – Эллиот в курсе, что бабушка Энни когда-то работала на вашу семью? Он знает про эту связь? – слабым голосом произносит она.

Я качаю головой.

– Эллиот даже не знает имя Риты. – Я невольно начинаю топать ногой. Ткань брюк натягивается на моем худом бедре. – Я никогда ему не говорила… – Я осекаюсь. – Однажды в моей семье произошло кое-что ужасное. Это было давно. Мы стали изгоями. Наш мир рухнул. Я… Понимаете, я сменила имя. Вышла замуж. Построила новую жизнь.

Она хмурится, уставившись на меня:

– Но почему Эллиот никогда не говорил Энни, что вы занимаетесь террариумами? Если бы он об этом упомянул, она бы непременно что-нибудь сказала, когда увидела этот.

– Наверное, не хотел говорить обо мне. – Я пристыженно опускаю взгляд.

Она, наверное, думает, какая я никчемная женщина. Не сумела построить отношения с сыном. Лгунья. Притворщица. Плохая мать. Но когда я снова поднимаю взгляд, Сильви смотрит на меня мягко, как будто все понимает.

– Хелен, – говорит она, – я должна вам рассказать кое-что о себе.

50

Рита

октябрь 1972 года

СИЛЬВИ СПИТ ЗА полосатой ширмой, сжимая в кулачке недоеденный сухарик «Фарлис». Рита забирает его, смахивает песчаных жучков и аккуратно укрывает свою кроху розовым одеялом, которое сама связала за летние вечера. Сегодня прекрасный день, удивительно теплый для конца осени. Но прохладный ветер уже намекает на приближение зимних месяцев – скоро придет время готовить рагу, как следует топить камин и прятаться по домам.