против своей матери, она начинает чувствовать себя ужасно. Но она уверена, что, если бы императрица была здесь, она бы лишь похвалила Дафну за обман и за то, что в конце концов он сыграет им на руку.

Однако прямо сейчас она не хочет ни секунды находиться ни рядом с Леопольдом, ни с призраком Софронии между ними, ни с этим притворным пониманием, которое, как он думает, появилось между ними. Это слишком. Внезапно Дафна чувствует себя измученной всей той ложью, что наполняет ее жизнь. Сейчас она отдала бы все на свете, чтобы вернуть Софронию хотя бы на несколько мгновений.

– Знаешь, он лгал, – выпаливает она, прежде чем успевает себя остановить.

– Кто? – спрашивает Леопольд.

– Ансель, – говорит она ему. – Когда он сказал, что после того, как ты оставил Софронию, она была убита горем и все время рыдала.

Он не отвечает, но Дафна видит в его глазах сомнение и затаившееся чувство вины. Она ничем не обязана Леопольду и не должна оказывать ему эту милость, но понимает: Софрония хотела бы, чтобы он знал.

– Я говорила с ней, – продолжает она. – Фривийская звездная пыль бывает сильнее обычной. Она может позволить людям, которых коснулись звезды, разговаривать друг с другом. В тот день… в тот день, когда она… Я воспользовался звездной пылью, чтобы поговорить с ней и Беатрис. Ее сердце не было разбито, и она не плакала. Она сказала нам с Беатрис присматривать за тобой. Чтобы с тобой все было в порядке. В свои последние минуты она не была расстроена из-за того, что ты ее оставил, наоборот, она испытала облегчение от того, что ты спасся.

Леопольд молчит, но она видит, как сильно его тронули эти слова.

– Спасибо тебе, Дафна, – говорит он. – Я всегда верил, что Софи была права насчет тебя.

Когда Дафна выходит из комнаты Леопольда, эти слова все еще ее преследуют. Она успевает добраться до лестницы, когда понимает, что больше не может сдерживать слез. Одной рукой она крепко сжимает перила, а другую поднимает к губам, как будто может запихнуть рыдания обратно в горло, но это невозможно. Рыдания сотрясают ее тело почти до боли, но еще хуже то, что ее насквозь сжигает стыд. Она чувствует себя отвратительно слабой из-за того, что плачет, словно ребенок. Она знает, что ее мать была бы разочарована, увидев ее сейчас, и эта мысль только заставляет ее рыдать сильнее.

Ей на плечо опускается чья-то рука, и она оборачивается, готовая снова оказаться лицом к лицу с Леопольдом и этой ненавистной жалостью в его глазах, но вместо этого она находит Байра.

Вместо того чтобы отстраниться, она прижимается к нему, утыкаясь лицом в его плечо и обвивая руками шею, как будто, держа его достаточно крепко, она может раствориться в нем, может вообще перестать существовать.

Она замечает его удивление, но он все равно обнимает ее, рисуя рукой маленькие круги между ее лопатками.

К счастью, он молчит. Нет ни вопросов, ни слов утешения, ни пустых банальностей. Он просто обнимает ее и позволяет ей плакать.

Когда у нее не осталось слез, она осторожно высвобождается из его объятий, вытирая глаза.

– Леви – это король Леопольд, – говорит она, решая, что пора вернуться к делу. Она с самого начала планировала рассказать ему, хотя надеялась сделать это при других обстоятельствах.

От этой новости Байр выглядит удивленным, если не сказать шокированным. Дафна полагает, что для него многое начинает иметь смысл: произношение у Леопольда просто ужасное, и трудно было не заметить, как сильно Гидеон и Рид оказались к нему привязаны сразу после спасения. Байр, должно быть, видел, что что-то не так, хоть и не понимал, что именно.

– Прямо сейчас Леопольд меня не волнует, – говорит Байр и качает головой. – То есть волнует, но ты…

– Я в порядке, – говорит она, хотя эти слова – очевидная ложь, и она знает, что Байр ей не верит. Она и сама себе не верит. Хотя Дафна больше не может плакать, она чувствует себя совершенно выжатой, как будто малейший ветерок может разбить ее вдребезги. Она поднимает глаза на Байра, с облегчением обнаруживая, что он, по крайней мере, не смотрит на нее с жалостью или с мнимым пониманием. С другой стороны, все еще хуже, потому что он смотрит на нее так, будто ему самому больно от того, что больно ей.

– Потом будет легче? – спрашивает она его.

Он не спрашивает, что она имеет в виду.

– Нет, – говорит он. – Могу я проводить тебя обратно в твою комнату?

Дафна должна сказать «да». Она должна позволить ему проводить ее обратно в комнату, пожелать спокойной ночи и лечь спать в одиночестве. Она должна проснуться завтра и забыть, что этот разговор вообще состоялся. Этот единственный момент слабости должен быть навсегда изгнан из ее памяти. Она должна забыть, как он обнимал ее и какое спокойствие она наконец-то почувствовала. Она не должна давать слабину, даже если будет разваливаться на части. Она должна закрыть дверь между ними и напомнить себе, что прекрасно справляется сама по себе. И справляется лучше.

Но вместо этого она качает головой.

– Я не хочу оставаться одна, – тихо говорит она ему. – Могу я… могу я остаться с тобой?

Задать этот вопрос – все равно что оказаться разорванной на куски прямо перед стервятниками. На какой-то ужасный миг она боится, что Байр скажет «нет», скажет, что он больше не хочет быть с ней, потому что сейчас она показала себя слишком открытой, слишком эмоциональной, слишком жалкой. Что все хрупкое, что когда-то существовало между ними, было уничтожено, убито ложью и секретами, которые накопились между ними.

Она понимает, как это ужасно – нуждаться в ком-то, даже на мгновение. Ее мать была права, лучше вообще ни в ком никогда не нуждаться.

Однако вместо ответа он берет ее за руку и ведет вниз по винтовой лестнице, прочь из коридора для слуг, прямо в королевское крыло. Вместо того чтобы повернуть налево, к ее комнате, он поворачивает направо и приводит ее в свою.

Во многих отношениях его комната является точной копией ее собственной. Здесь есть большая, заваленная мехами кровать, потрескивающий камин, тяжелые бархатные шторы, закрывающие окна. Но его комната выполнена в оттенках темно-синего, а ее – в лавандовых. Когда он закрывает за ней дверь, то неловко замирает и смотрит на нее так настороженно, будто не знает, чего от нее ожидать.

Ее пальцы тянутся к ленте, которая держит плащ вокруг ее шеи, и, сбросив