Шрифт:
Закладка:
– Но почему? – Я поднимаю на нее опухшие от слез глаза. – Я сама себя судила. И до сих пор осуждаю.
– Потому что мы тебя любим… безоговорочно.
Я сглатываю нервный ком в горле и прижимаюсь носом к ее груди.
– Ничего из этого не должно было случиться. Никто не предполагал, как все обернется.
Моя мама продолжает гладить мои волосы, мою щеку, затем по руке и обратно. Материнская ласка усмиряет мое беспокойное сердце. Она позволяет мне несколько минут полежать в тишине, насладиться временным покоем, а затем говорит:
– Мне вдруг вспомнился твой последний год средней школы, когда из-за мононуклеоза ты шесть дней была прикована к постели, – вспоминает она, продолжая меня поглаживать. – Ты очень сильно болела. И едва могла встать с постели.
– Ты каждую ночь вот так меня обнимала и пела мне колыбельные. Мне было стыдно, и я просила тебя уйти, потому что считала себя взрослой. Но втайне мне это нравилось. – На моих губах расцветает задумчивая улыбка. – Это помогало мне чувствовать себя лучше.
Она кивает.
– И каждый день на ужин я приносила тебе в спальню домашний куриный суп с лапшой.
Я до сих пор помню этот суп. Он был очень вкусный. И я каждый день с нетерпением ждала этого момента. Даже в те дни, когда у меня не было аппетита, суп согревал меня и заставлял улыбаться.
– Помню. Я любила его.
Мама отстраняется, чтобы поймать мой взгляд, понимающая улыбка растягивается на ее красивом лице. Она наклоняется, чтобы поцеловать меня в висок, а затем шепчет:
– Этот суп был от Дина.
Грудь резко сдавливает, и я резко выдыхаю весь воздух из легких.
– Что?
– Он приходил каждый день после школы, чтобы позаниматься с Мэнди, и приносил тебе суп. Он никогда не придавал этому большого значения. Вел себя так, как будто это ничего не значило. – Она сжимает мою руку, замечая мои округлившиеся, полные слез глаза. – Он всегда о тебе заботился, Кора.
Меня засасывает водоворот мыслей, и я возвращаюсь к нашим первым дням поддразниваний и взаимной неприязни. Единственные воспоминания о Дине, которые выделяются в памяти со времен школы, – это тщательно продуманные шалости, например, когда Дин украл из научной лаборатории тарантула и спрятал его в моей спортивной обуви.
Это было в мой первый день.
Это было после того, как мы обменялись с ним милым взглядом через весь класс мистера Адилмана, и я подумала, что, возможно, мы подружимся.
Не-а. Достаточно вспомнить волосатого паука в моей кроссовке, из-за которого я так сильно испугалась, что полдня провела в кабинете медсестры, приходя в себя.
Не было никаких героических жестов или добрых слов. И супа не было.
Я провожу языком по сухим губам, чувствуя себя сбитой с толку.
– Почему ты мне не сказала?
Мама поднимает взгляд и со вздохом откидывается на подушку.
– Даже не знаю. – Она поворачивает голову и натыкается на мой пристальный взгляд. Я перевариваю информацию. – Но после этого я начала кое-что замечать. Мелочи. Просто он иногда так смотрел на тебя, что-то было в его глазах… точно не знаю. Восхищение. Нежность. Не думаю, что он сам это осознавал. Никто из вас.
– Ты думаешь… думаешь, у нас всегда были чувства друг к другу? – Нет. Это не может быть правдой. Я ненавидела его, и он ненавидел меня.
– Подсознательно я думаю, что между вами всегда была особая связь, – произносит она с задумчивым выражением лица. – Я никогда не сомневалась в его верности Мэнди. Знаю, что они очень заботились друг о друге. Но с годами мне стали заметны между ними различия. Они выросли в разных людей, которые не так хорошо подходили друг другу, как вначале. Конечно, я никогда не ожидала ничего подобного, но… Не могу сказать, что сильно удивилась.
Я просто моргаю, пока внутренности скручиваются узлами.
– Ты его не ненавидишь?
Мама заправляет мне за ухо прядь волос.
– Я не ненавижу его, милая. Дин всегда был мне как сын, и мы с твоим отцом оба знаем, что ничего из этого не было преднамеренным. Это не гнусный заговор с целью навредить твоей сестре. Просто ужасная ситуация для всех, и мы знали, что впереди нас ждут трудные дороги с еще более трудным выбором. Мы с твоей сестрой много и подолгу беседуем, и времени потребуется немало, но я уверена, что вы найдете свой путь друг к другу. – Она целует меня в лоб. – Нам больно за Мэнди. Нам больно за тебя. Нам больно за Дина.
Слезы тихими струйками текут по моим щекам, и я с глубоким вздохом переворачиваюсь на спину.
– Он ушел, мам. Он сказал, что мешает мне исцеляться, поэтому согласился на перевод по работе в Блумингтон, просто чтобы быть подальше от меня. Утверждал, что согласился, потому что любит меня, но ведь в этом нет никакого смысла… – Тихие слезы оборачиваются шумными рыданиями, когда меня снова душит реальность. – Я не представляю, как буду со всем справляться без него.
Она снова обнимает меня, притягивая к себе.
– Кора, дорогая… любовь не существует без жертв. Иногда эти жертвы заключаются в том, чтобы проснуться на десять минут раньше и сварить своему партнеру кофе. Иногда это значит устроиться на вторую работу, чтобы прокормить свою семью. Иногда значит не спать всю ночь с новорожденным, чтобы твоя вторая половинка наконец-то смогла выспаться. Или откопать машину на подъездной дорожке после снежной бури. – Она кладет ладонь на мою мокрую щеку и ласково улыбается. – А иногда это означает принести окончательную жертву и уйти ради общего блага.
Я качаю головой сквозь душераздирающие рыдания.
– Я не хочу быть окончательной жертвой. Я хочу быть той, которой утром варят кофе.
– О, милая. – Мама крепко меня обнимает и неожиданно усмехается. – Тебе нужно думать об этом как об акте любви, а не как об акте предательства. И я думаю, тебе следует потратить освободившееся время на то, чтобы немного покопаться в себе и по кусочкам собрать свою жизнь воедино. А я буду рядом, и во всем тебе помогу. И твой отец тоже. Это необязательно конец… Думай об этом как о своем шансе начать все сначала.
Я шмыгаю носом, вспоминая свой последний разговор с Дином в моей гостиной в прошлую пятницу.
Вспоминая выражение его глаз, когда я вернула медальон, самый драгоценный подарок, который я когда-либо получала, и обрушила на него
