кто может дойти до такой высокой концентрации энергии. В первом упражнении ты сумела включить свое воображение, это ввело в действие силу творчества в тот момент, когда мир вокруг тебя был мертв. Чем больше сосредоточение, тем лучше работает воображение. Оно и привело тебя к внутреннему крику. Жаль, что сосед помешал тебе”.

“Израиль, я не могут так больше. У меня болят все кости”.

“Ты не будешь писателем, если не сможешь так сосредоточиться. Искусство – не благословение, а наказание. Это твоя судьба. Ты родилась с этим. Ты обязана жить с этой судьбой. В отличие от животных, каждый человек может рассказывать истории.

Язык – дело человеческое. Но художник переживает нечто, что ты сейчас пережила. О чем ты кричала? Ведь веранда была закрыта, и тебе ничего не угрожало. И, тем не менее, ты кричала, будто тебя режут. Но тут возник Бенци. Иначе, я бы не пришел к тебе на помощь, ибо твой крик – это результат. Ты бы сама перестала кричать, и тогда картина была бы завершена”.

Она описала ему свое видение. И вот, что он ответил.

“Обычный человек видит красивый цветок. Он радуется и продолжает идти своей дорогой. Не так ведет себя художник. Цветок, увиденный им, превращается в нечто индивидуальное, принадлежащее ему. Восхищение вызывает отклик в душе. Цветок не исчезнет, а превратится в некую воображаемую картину. Какую – никто еще не знает. Здесь открывается дверь в область творчества, но большой художник все еще не входит в нее, ибо, если он нарисует цветок на этом первом этапе, это будет натурализм. И это не искусство. Хотя люди думают, что если могут превратить беса в ангела, значит, они большие художники. Но это фальсификация искусства. В этот момент ты вскрикнула. Именно, этот крик должен был привести к искусству или тут же исчезнуть. В какой-то момент этот второй этап прекратился, и ты должна была перейти к третьему этапу – к абстракции, то есть к синтезу. Ты возвращаешься к началу, к цветку, к реальной вещи, но теперь ты видишь новый цветок. Это уже этап творчества. Мало кто из людей приходит к этому начальному этапу, к полной абстракции. Это принадлежит иудейству. Только народ, который может прийти к такой степени абстракции, смог создать Десять заповедей”.

Израиль взял в руки книгу “Шемот” и прочел Десять заповедей.

Стояла полночь. Они сидят на синем диване в теплой комнате. Бледное пятно света падает на гладкий лист. Израиль переводит стихотворения Тувима.

В зимнюю пору в зимнюю пору

Просыпаются мертвые

И восходят на гору

Нощно и денно

Собирать цикламены

Ходят они между живыми

Малыми и рослыми

Детьми и взрослыми

Им не мешают ни стар ни мал,

Восстав из тлена

Они собирают между скал

Цикламены

Никто их не видит

Никто их не слышит

Лишь я

Иду по следам их неслышным

И вижу как их поглощают горы

В зимнюю пору в зимнюю пору

И мертвые сходят не зная заботы

В ночь на субботу в ночь на субботу

В поля с высей

И собирать нарциссы

Хлещет ливень сечет их градом

Тучи клубятся горами мрачными

Они идут насквозь прозрачные

Закутаны в белые ткани ряд за рядом

Отбросив прах

Нарциссы в руках

Лишь я

Сквозь жалюзи слежу за ними

Легион им имя

И цикламены

Влажно в руках их обвисли

Возвращаются в свои могилы

Как моя память мои мысли

Клубятся над могилами

Над праотцами моими милыми

Уплывающими в рассвет

Каждую субботу на тот Свет.

Израиль продолжает раскрывать ей секреты словесного творчества. Обсуждение касается только смысла, а слово само по себе не является средством искусства. Нет у слова силы цвета и, тем более, увлекающей силы звучания. Звук – родоначальник всех искусств. Звук – Божественная основа. Язык, не раз повторяет Израиль, это музыка. Без музыки нет искусства. Что же касается литературы, недостаточно, к примеру, описать агрессивность. Литература передает ощущения, предчувствия.

“Ты должна передать читателю ощущение агрессивности так, чтобы он почувствовал ее всеми нервами. Так ты научишься судить, что есть – искусство, а что – повествование”.

Израиль показывает ученице лист желтого цвета и напряженно ждет ее реакции. Красный цвет связан с миром ее ассоциаций, а желтый откроет ее собственный мир.

Так он переходит от цвета к цвету и учит Наоми давать каждому цвету образ, форму, голос, и сочинять для каждого цвета сюжет. Плыть в цветовой гамме понятий, создавать положительную или отрицательную гармонию. День за днем, от этапа к этапу. Неосознанно выбирает цвет, с которым хочет соединиться, цвет, который первым выскакивает перед ее глазами.

В детстве она плакала от того, что думала: кусты сирени забирают ее силу. Теперь таинственный голос и цвет уже перестали давить на нее.

Израиль заглядывает к ней в комнату, ставит на ее письменный стол букет цветов, и она пишет в ритме их ароматов. Любимый воспитывает в ней музыкальный слух. Воображение обретает мелодию. Влияние цветов на ее работу началось.

Однажды он поставил перед ней в ряд десять разных цветов, и попросил ее вдохнуть аромат каждого из них. Она удивленно сказала: “У меня такое ощущение, что у цветов есть движение. Цветок не немой. Он говорит”.

“Это в тебе возникает после каждого цветка?”

Взгляд ее не отрывается от цветов.

“У каждого цветка характерное для него движение, каждый цветок обращается ко мне на своем языке”.

И она рассказала последовательно о каждом цветке.

Он ставит в вазу две розы. Одна свежа и юна, другая уже начинает вянуть. Затем оборачивает расческу прозрачной бумагой, подносит к своим губам, дует, и возникает звук, подобный полету шмеля. Другой рукой он приближает юную розу к расческе. Затем, все это повторяет с увядающей розой. Наоми просит прекратить раздражающий ее звук, но Израилю нравится это звучание. В отцовском доме не было игрушек. И мачеха научила Израиля извлекать звуки из расчески, обернутой в тонкую бумагу. Эти звуки казались мальчику волшебными. Он срывал красивые цветы и приближал их к звучащей расческе. Повзрослев, он понял, что цветы реагируют на эти звуки и пришел к выводу, что в мире нет неодушевленных объектов.

Занятие ботаникой увлекает Израиля. Он добывает профессиональную книгу о растениях, узнает о характере каждого