И со временем я понял, что он был единственным человеком, которого я мог назвать другом.

Но больше нет. Потому что он умрет.

Этот засранец плюхается на стул перед моим столом и проводит рукой по своему разбитому лицу — лицу, которое мне следовало бы ударить еще несколько раз, чтобы стереть его выражение. Он осмеливается вздохнуть, как если бы был обижен, будто это он был ранен в гребаную спину.

Он кладет локти на колени и подпирает подбородок тыльной стороной ладони.

— Я знаю, ты расстроен…

— Расстроен? — я бросаюсь перед ним и крепче сжимаю пистолет. — Ты испытываешь мое терпение. Чертовски сильно хочу убить тебя. Эта девушка — моя дочь, моя плоть и кровь, мой гребаный второй шанс на жизнь. И я стоило мне исчезнуть на мгновение, отвернуться на одну чертову секунду, как ты налетел и погубил ее. Она стала незнакомкой, которая противостоит мне, хотя никогда раньше не делала этого.

Он поджимает губы, его темные глаза смотрят на меня.

— Она никогда не сопротивлялась тебе, потому что уважала тебя. Теперь она чертовски боится тебя, Кинг. Она видит человека, которого не узнает. Что, черт возьми, с тобой не так? Из-за травмы головы ты ведешь себя как монстр?

— Монстр? И это говорит мне гребанный маньяк.

Он резко встает и хватает меня за воротник рубашки-поло.

— Никогда, я имею в виду, никогда не повторяй этого. Уважай, черт побери, свою дочь.

Я бросаю пистолет на стол и хватаю его за рубашку.

— Ты уважал ее? Когда дотронулся до нее своими руками, ты думал об уважении? Обо мне?

— Конечно, я думал о тебе. Как ты думаешь, почему я избегал этого места, как гребаную чуму, последние два года? Это было из-за нее, Кинг. Потому что она поцеловала меня в свой восемнадцатый день рождения, и я больше никогда не мог видеть ее твоей маленькой девочкой. Потому что ты был ее отцом, и я не мог дальше этого делать. Потому что ты мой гребаный партнер и лучший друг, и я не хотел тебя терять.

Она… что?

Красный туман закрывает мое зрение, и это все, что я могу сделать, чтобы не загореться. Он только что сказал, что моя Гвен поцеловала его — она первая проявила свой интерес к нему? Нет, должно быть, он лжет и извиняется. Если бы он ей нравился, я бы это заметил…

Ее образы вспыхивали красным всякий раз, когда он упоминался или промелькнул в моей голове. Она тоже пряталась, почти всегда, когда он был рядом. Это началось около пяти лет назад, и тогда я не особо об этом думал, потому что это ничего не значило.

Это ничего не значит, а Нейт гребаный лжец.

Мой взгляд падает на его разбитое лицо.

— Это так очевидно, что ты не хотел терять меня, потому что в тот момент, когда я исчез из поля зрения, ты набросился на нее.

— Следи за своим гребаным языком. Я не набросился на нее.

— О верно. Ты женился на ней. От этого все становится чертовски лучше.

— Нам пришлось это сделать из-за всех твоих чертовых войн со Сьюзен. Она бы забрала этот дом, за который ты боролся изо всех сил, заметь. Она подала бы в суд, чтобы владеть акциями фирмы и превратить нашу жизнь в ад. Мы не знали, очнешься ли ты когда-нибудь, и Гвинет хотела защитить твои активы. Она сделала это для тебя, оплакивая твою потерю, потому что думала, что ты бросил ее, как ее мать.

Он отталкивает меня, и я ударяюсь о край стола. Мои руки сжимаются в кулаки, дыхание становится резким и учащенным. Я не остановился, чтобы подумать о том, через что, должно быть, пришлось пройти Гвен из-за моей аварии.

Я ее единственная семья, и она знает, как много для меня значит этот дом. Она бы не подумала дважды, чтобы защитить то, что я оставил, потому что, поступая так, она также защищала меня.

Потому что мой ангелочка уже не такой маленький.

Но я не хочу об этом думать. Не хочу верить, что она уже выросла и больше во мне не нуждается.

— Допустим, ты женился на ней из-за меня и фирмы. Но это должно было быть только на бумаге.

— Это было.

— Да неужели? Тогда почему я видел твой язык глубоко в ее рту?

— Ты можешь проклинать и бить меня кулаками сколько угодно, но тебе нужно следить за своим гребаным языком, когда ты говоришь о ней. И да, вначале это было только на бумаге. Чтобы защитить и ее, и фирму, и тебе, но потом это стало больше, чем это.

— Больше, чем что? Больше, чем трахать ее под крышей моего дома? Вы, может быть, делали это в этом самом кабинете? Было ли это твоей фантазией, которую ты лелеял годами, больной ублюдок?

Он поднимает кулак и бьет меня по лицу. Он не сдерживается, и моя голова трясется от этого удара.

— Я сказал тебе следить за своим языком, Кинг.

Я вонзаю кулак в порез на его губах и наслаждаюсь видом крови, которая стекает с них, когда хватаю его за воротник. — Ты думаешь, я хочу так говорить о своей дочери? Меня тошнит от мысли, что ты прикоснулся к ней, что ты держал ее гребаные руки и использовал ее.

— Я не использовал ее, Кинг. Никогда.

— Да ладно тебе, я был на твоей стороне более двух десятилетий и знаю, что ты используешь женщин для секса».

— Не её. Она другая.

— Небеса могут упасть, и ты не изменишься, Нейт. Это в твоих долбаных генах, верно? Потому что ты не нравился твоим родителям, потому что всегда был вторым после брата, которого нельзя было ненавидеть, потому что он заботился о тебе. Но даже он тебя не очень любил, не так ли? В противном случае он бы не бросил тебя, не задумываясь еще раз. Из-за того, что ты ревновал, что у меня была жизнь, гребаная семья, поэтому ты пошел дальше и разрушил ее. Ты пошел дальше и запятнал моего маленького ангела своей тьмой, потому что хотел забрать единственное, что имело смысл в моей гребаной жизни.

Он теряет свое терпение и начинает меня бить. Я бью его в ответ, и мы катимся по полу, ударяя и пиная друг друга, пока оба не становимся окровавлеными, он больше, чем я. Я могу сказать, что он сдерживается.

В прошлом Нейт