Шрифт:
Закладка:
При Эдуарде III прекратились, по-видимому, все споры: всем ремеслам были дарованы грамоты, их уставы были формально признаны и внесены в протоколы суда старшины (мэра), цехам была присвоена форменная одежда, которой они обязаны существующим и ныне названиям «ливрейных товариществ». Богатые граждане, потеряв прежнюю власть, вернули себе влияние, записавшись в члены цехов, и сам Эдуард III поддался общему настроению и вступил в цех оружейников. Этот факт определяет эпоху, когда городское управление действительно стало более демократичным, чем было когда либо впоследствии до издания в наши дни закона о муниципальной реформе. Из рук олигархии управление городами перешло к средним классам, и ничто еще не предвещало того попятного движения, которое превратило ремесленные цехи в столь же узкую олигархию, как и низложенная ими.
Глава V
КОРОЛЬ И БАРОНЫ (1290–1327 гг.)
Обращаясь снова к конституционной истории Англии со времен восшествия на престол Эдуарда I, можно заметить явления не менее положительные, чем прогресс городов, но задержанные более резкими колебаниями. Долгая борьба за Хартию, реформы Монфора, первые законы самого Эдуарда I привели к значительному перемещению власти. Правда, по своему пониманию королевской власти Эдуард I был справедливым и благочестивым преемником Генриха II, но его Англия так же отличалась от Англии Генриха II, как парламент одного от Великого совета другого. В простых стихах Роберта Глостерского содержится простой символ политической веры целого народа: «Когда, по милости Божьей, земля была приведена к доброму миру, лучшие люди обратили мысли к восстановлению старых законов; для восстановления доброго старого закона, как мы сказали раньше, король составил и даровал свою Хартию». Но власть, отнятая Хартией у короны, досталась не народу, а баронам. Земледелец и ремесленник, принимавшие иногда участие в великой борьбе за свободу, еще не хотели вмешиваться в дела управления. Энергию и внимание промышленных классов поглощал великий экономический переворот в городе и селе, начавшийся в царствование Генриха I и продолжавшийся со все большей силой при его сыне.
В земледелии огораживание общинных земель и введение крупными собственниками арендной системы, вместе с облегченным законами Эдуарда I дроблением земель, постепенно создавали из массы крепостных крестьян класс земельных арендаторов, вся энергия которых уходила на стремление к общественной свободе. Те же причины, которые так затрудняли рост городской свободы, содействовали обогащению городов. К торговле с Норвегией и ганзейскими городами Северной Германии, к торговле шерстью с Фландрией и вином с Гасконью присоединилась теперь быстро растущая торговля с Италией и Испанией. Большие галеры венецианских купцов причаливали к берегам Англии, флорентийские торговцы селились в южных портах, банкиры Флоренции и Лукки последовали за кагорскими, уже нанесшими смертельный удар ростовщичеству евреев.
Но богатство и промышленная энергия страны проявлялись не только в росте класса капиталистов, но и в массе светских и церковных построек, отличавших ту эпоху. Церковная архитектура достигла высшего совершенства в начале царствования Эдуарда I, к которому относятся окончание постройки храма Вестминстерского аббатства и изящный кафедральный собор в Солсбери. Английский аристократ гордился прозванием «несравненного строителя»; некоторые черты искусства, развивавшегося за Альпами, быть может, проникали с итальянскими духовными особами, которых папы Римские навязывали английской церкви. В Вестминстерском аббатстве рака Исповедника, мозаичный пол и картины на стенах собора и дома капитула напоминают произведения художников школы Джотто и пизанцев.
Но даже если бы не было этого увлечения промышленностью, производительные классы не стремились к прямому участию в текущих делах управления. За отсутствием короны дела эти, естественно, согласно идеям эпохи, попали в руки знати. Определилось конституционное положение английских баронов. Без их согласия король не мог больше издавать законы, налагать подати или даже вести войну. Народ оказывал аристократии непоколебимое доверие. Бароны Англии уже не были грубыми чужестранцами, от насилия которых «сильная рука» нормандского государя должна была охранять подданных; они были такими же англичанами, как крестьяне или горожане. Своими мечами они принесли Англии свободу, и сословная традиция обязывала их считать себя ее естественными защитниками. В конце «войны баронов» вопрос, так долго смущавший королевство, — вопрос о том, как обеспечить управление согласно хартии, — был разрешен передачей дела управления в руки постоянного комитета из главных прелатов и баронов, действовавших в качестве высших сановников государства вместе с особо назначенными министрами короны. Этот комитет назывался «постоянным советом», и спокойствие королевства под его управлением в долгий промежуток от смерти Генриха III до возвращения его сына показывало, как успешно было это правление баронов.
Для характеристики новых отношений, которые они старались установить между собой и короной, важное значение имеет утверждение совета в послании, возвещавшем о вступлении Эдуарда I на престол, что это произошло «по воле пэров». Между тем сам состав нового парламента, в котором баронов поддерживали выбранные большей частью под их влиянием рыцари графств и еще верные преданиям времен Монфора представители городов, — более частый созыв парламентов, позволявший сговориться и организовать партии и дававший определенную основу для политических действий, но больше всего влияние, которое контроль над налогообложением позволял баронам оказывать на корону, — все это в конечном счете дало их власти такую прочную основу, что ее не могли поколебать даже отчаянные усилия самого Эдуарда I.
С самого начала король вступил в бесплодную борьбу с этим подавляющим влиянием, и его стремления должны были найти поощрение в перевороте, происходившем по другую сторону пролива, где короли Франции сокрушали власть феодальной знати и на ее развалинах воздвигали королевский деспотизм. Эдуард I ревностно охранял почву, уже отнятую короной у баронов. Следуя политике Генриха II, он учредил в самом начале своего царствования комиссию для исследования существующих судебных привилегий, и по ее докладу разослал разъездных судей для определения прав, на которых основывались эти привилегии. Кое-где вопросы судей встретили негативный прием. Граф Уоррен вынул ржавый меч и бросил его на судейский стол. «Вот, господа, — сказал он, — мое право. Мечом приобрели себе свои земли наши деды, когда пришли сюда с Завоевателем, и мечом будем мы защищать их».
Но король далеко не ограничивался планами Генриха II, он стремился все больше ослабить могущество знати, подняв на тот же уровень массу землевладельцев, и королевская грамота обязала всех фригольдеров, владевших землей стоимостью в
