насколько могла стремительно, перекатилась по крыше.

И сразу услышала выстрелы. Он наконец-то решился стрелять. Слишком поздно. Она бросилась к нему, вытянув руки, и в три прыжка оказалась сверху, как раз в тот момент, когда он начал целиться.

На этот раз пуля пробила ее плечо.

А он улетел. В буквальном смысле слова.

Улетел в оранжевое небо Саламанки. Он планировал, почти красиво раскинув руки. Как Рафаэль… Полет закончился шестью этажами ниже глухим ударом о тротуар.

Лусия подошла к краю крыши, держась за плечо, которое начало гореть. Это было хорошим признаком: значит, она жива.

Внизу виднелось распростертое тело. На улице не было ни души. И ни один любопытный прохожий не обратил внимания на неподвижную фигуру, лежащую в неестественной позе, вывернув под неестественным углом правую руку и левую ногу. И уж совсем странную позицию занимала голова. Из-под нее растекалась лужа крови, которую сразу смывал поток дождя.

Улисс Джойс умер, как и жил: в одиночестве.

Лусия попыталась пошевелить раненой рукой. Боль была резкая, но вполне терпимая. Это означало, что пуля не задела ни кости, ни какой-нибудь глубокой мышцы.

Откуда-то слышался панический голос Саломона, который звал ее. Он орал так громко, что, казалось, рискует порвать себе связки.

Ей пришлось проделать весь путь в обратном направлении. Саломон, стоя на террасе, наблюдал, как она подходит, и улыбка его становилась все шире. Он помог ей взобраться на террасу, обнял и прижал к себе. Ее била крупная дрожь, и сейчас она не смогла бы сказать, была ли это дрожь от облегчения, от пережитого страха или от боли.

Дождь обрушивался на них сверху, бил по головам, смывая кровь, усталость и грехи.

– Он мертв, – сказала Лусия.

– А ты ранена.

– Пустяки, царапина.

Больше они не говорили ни слова. И Лусия не могла бы сказать, сколько они простояли вот так под струями дождя, дрожа и прижавшись друг к другу. Гром эхом отзывался в ночи на удары ее сердца.

59

Вечер пятницы

У входа в театр Саломон Борхес разговаривал с двумя пожилыми мужчинами в костюмах, при галстуках и в зимних пальто – должно быть, какими-то влиятельными персонами из университета.

Было около семи часов вечера. Лусия торопливо пробралась сквозь толпу к дверям. В вестибюле теснились профессора, студенты, зеваки, официальные лица. Вечерние платья, искусственные и настоящие меха, и даже галстуки-бабочки… Можно было подумать, что все явились в театр. Да, в конце концов, разве это был не театр?

Маленькая площадь Лисео почернела от собравшейся толпы. Лусия подумала, что новости разносятся по Саламанке очень быстро, и войти в театр смогут далеко не все.

Здесь было и телевидение. Два информационных канала прислали небольшие мобильные группы с облегченным оборудованием: времена изменились.

Весь день ее не покидало одно ощущение, что в этот вечер она оказалась на своем месте и сделала все, что было нужно сделать. Нынче Лусия купила себе легкое не по сезону платье в магазине «Зара» и подкрасилась чуть ярче обычного. За несколько часов до этого начальство довело свое решение до сведения Пеньи, а тот довел до ее сведения. Наверху не только желали, чтобы пресс-конференция состоялась, но чтобы в ней принял участие ЦОП.

– На этот раз тебе не отвертеться, – сказал Пенья. – Это приказ очень высокопоставленных лиц…

– Таких высоких, как этот?

* * *

Сидя во втором ряду, Эктор Дельгадо оглядывал зал. Многие из присутствующих были ему знакомы, и кое с кем он раскланялся. Его сопровождала красавица жена. Мануэла была великолепна в свободном платье от Альберты Ферретти под манто «Макс Мара» с капюшоном, отделанным лисьим мехом. Она оставила детей с няней: это мероприятие не для них. Правда, нигде не было написано, что на пресс-конференцию не допускаются дети до двенадцати лет, но все прекрасно знали, что здесь можно услышать вещи, не предназначенные для детских ушей. Несомненно, именно поэтому сюда пришло столько народу: всем хотелось услышать о скандале, о резне и испытать дрожь от вида крови.

У советника по делам образования правительства Кастилии и Леона слегка пересохло в горле. Он был одним из немногих присутствующих, кто знал, что пресс-конференция пойдет отнюдь не по намеченному сценарию.

Эктор поднял глаза и оглядел круглые балконы, обрамлявшие зал и сверкавшие, словно шкатулки с драгоценностями. Какое чудесное место… Подумать только, ведь театр Лицеум был закрыт, пока в 2002 году, когда Саламанка была названа культурной столицей Европы, его не отремонтировали, отреставрировали и придали ему первоначальный вид, какой он имел в XIX веке.

Когда свет начал гаснуть, советник перенес внимание на сцену. Можно было действительно подумать, что начался спектакль.

Дельгадо затаил дыхание, увидев, как на сцену один за другим поднимаются все четверо, чтобы занять свои места за длинным столом: Саломон Борхес, ректор университета, декан факультета и, наконец, лейтенант ЦОП Лусия Герреро.

Его старый «друг» криминолог не решался улыбаться, учитывая драматические обстоятельства, сопровождавшие их в последние дни, но советник догадывался, что он наслаждается этим моментом. Это была его минута славы, а ведь о такой минуте мечтают все.

* * *

Лусия пробежала глазами по залу: партер Лицеума был набит до отказа. Она не привыкла находиться в ярком свете рампы, да еще при таком количестве зрителей, а потому для приличия прихватила с собой бутылку минеральной воды. В первом ряду лейтенант заметила Корделию, Веронику и Харуки. Все трое выглядели как привидения. В зале было много студентов и, судя по их манере держаться, немало высокопоставленных лиц. Была здесь и светловолосая журналистка из Мадрида, Кандасе Боикс. Она, улыбаясь, сидела во втором ряду вместе со своими собратьями.

Ректор начал конференцию:

– Добрый вечер, дамы и господа, давайте не будем терять время. Я – Валерио Молина, ректор Университета Саламанки, и хочу сразу предоставить слово моему соседу, профессору Саломону Борхесу, заведующему кафедрой юридического факультета, который расскажет нам о программе ДИМАС, разработанной группой криминологов, которой он руководит. Эта программа позволила прошлой ночью задержать и нейтрализовать настоящего серийного убийцу. Силы безопасности нашей страны в будущем возлагают на эту программу большие надежды. Профессор Борхес, прошу вас…

Саломон откашлялся и наклонился к микрофону:

– Дамы и господа, добрый вечер… Я вижу, что сегодня пришло очень много народу, и в зале присутствуют журналисты… И, конечно же, это не потому, что зрителей этой конференции специально отбирали. Скоро я предоставлю слово моей соседке, лейтенанту ЦОП Лусии Герреро. Но перед тем должен сказать вам несколько слов о том, что только что упомянул ректор