ударов и передвижений.

— Тебе сразу и прямо здесь морду разбить, козёл паршивый?

— Что? Что ты себе позволяешь? — замначальника пытается вскочить и валится обратно от одного молниеносного тычка.

Бережно забираю свою, такую нелицеприятную, и, скажем прямо, клеветническую бумагу. Ещё одно ощущение возникает, на этот раз мерзкое. Будто потерял девственность на потасканной проститутке на закате её славной карьеры. Это ведь первая в моей жизни производственная характеристика, мать её…

Ладно. Главные для меня строки в самом начале: «за время прохождения практики в период с 1 по 26 июня…». Они означают, что практику я прошёл. Подпись, штемпсель, всё на месте.

Выхожу из кабинета, когда славный замначальника только-только восстановил порушенное дыхание. Но ещё хватает открытым ртом воздух. Удар в солнечное сплетение — он такой. Кстати, полезный для здоровья, сердечная мышца после него работает ритмичнее и чище. Как перезапуск операционной системы действует.

Я уже в гражданской одежде, спецовку сдал. Характеристику вкладываю в жёсткий файлик к остальным бумагам. Там обходной лист, мои статистические изыскания из архива и сводка по обнаруженным дефектам за десять лет. Так… кое-что забыл. Возвращаюсь в кабинет, вид у зама уже нецветущий, а вовсе хмурый. Кладу ключик перед ним.

— От ящика, где дефектоскоп хранится. Отдадите Трошкину.

Мне ничего не отвечают. Иду к зубрам в курилку.

— Уважаемые, Трошкину передайте, что ключ от ящика у Петра Михайловича.

Завершение практики — это тоже хлопоты и беготня. Но к обеду успеваю посетить бухгалтерию. Где меня любят и ждут. Да, любят. Но денег не дают.

— Давай номер банковской карты, перечислим в течение недели, — обещает главбух Ольга Валентиновна. — А чего такой грустный?

— Как чего? С вами приходится расставаться, — сходу выдвигаю защитную причину.

Ни к чему им знать о моих посторонних трениях.

Женщины довольно смеются. Почти у каждой под стеклом красивый, хоть и карандашный портрет с моей подписью.

Окончательно меня отпускает, когда еду в электричке домой, в Москву. Словно оставляя все сложности там, в наукограде. Очередной — пусть маленький — этап пройден, получен какой-то опыт, который надо переварить. Затем сделать выводы и не повторять ошибок.

26 июня, пятница, время 17:20.

МГУ, ДСЛ (Дом студента на Ломоносова), комната Колчина.

— Привет, Юрик! — хлопаемся ладонями. — А где Саня?

— Уехал вчера. Отстрелялся. Один экзамен тоже досрочно сдал, — докладывает Ольховский.

Ага. Внимательность меня не подводит. И кровать Куваева идеально заправлена, и без белья, и вещей его невидно. Раскидываю свои вещички по местам, собираюсь в душ.

— А народ как? Есть такие же, всё сдавшие? — кидаю вопрос уже при входе в помывочную.

— Есть.

Ну и ладненько. В голове зреет коварный план. Излагаю его Юрику после душа, вытирая мокрую голову. Тот вздыхает.

— Юра, какие-то сложности? Выкладывай.

Сложности обычные, сессионные. Ольховский паникует от предстоящего экзамена по ММФ. Через три дня.

— Давай так, — предложение формируется мгновенно. — Я беру на себя твою подготовку, а ты исчезаешь из комнаты на эти дни. Так и быть, подожду, пока ты не сдашь. Так-то я в воскресенье могу домой свалить.

Быстро-быстро набрасываю ему вещи, которые надо тупо зазубрить. ММФ — он такой, изрядно надо просто знать на память, а не уметь. Поэтому Ольховский и тормозит, пытается осмыслить невпихуемое.

Провернув это дельце, выпроваживаю его к соседям, у которых освободилось место. Со второго же курса нашего факультета. Им есть о чём поговорить. И можно приступить к долгожданному, берусь за телефон.

Через десять минут в комнату врывается Света. Сначала бросает на пол сумку, а потом бросается на меня. С визгом и криком. Кое-как прорываюсь сквозь неё к двери, чтобы надёжно закрыть. Нечаянные свидетели жарких эротических сцен мне ни на одно место не упали.

Эту ночь Света проводит со мной, исполнив мою маленькую и скромную мечту. Уже просыпался в одной кровати с любимой девушкой, но с ней как-то неуловимо по-другому. Внешне разница тоже есть. Алиса раньше меня вставала, а на Свету утром, безмятежно спящую, могу полюбоваться.

27 июня, суббота, время 10:05.

МГУ, 2-й корпус, деканат ФКИ.

— Заходи, Колчин, — декан запросто зазывает меня в кабинет.

Целый час его ждал, но времени зря не теряю. Листаю и вникаю в книгу «Квантовая механика» за авторством Дирака. Один из тех редких авторов, кто с уважением относится к читателю и ведёт безупречно связное повествование.

— Практику закончил, Василь Викторыч, — с торжествующим видом выкладываю официальную справку об отработке стажёром и пресловутую производственную характеристику.

— Что-то рано. Ты вроде до 30 июня там должен быть.

— Раньше управился, — усмехаюсь без всякой горечи. — Начальство меня почему-то невзлюбило…

Насколько оно меня невзлюбило, декан понимает, читая характеристику. Внимательно наблюдаю, как вытягивается его лицо. Захватывающее зрелище!

Прочитав до конца, декан трясёт головой, хмыкает, смотрит на меня так, будто впервые видит, перечитывает.

— Признаться, ты меня снова удивил, Колчин, — декан обретает дар речи. — Настолько сильно, что даже не знаю, приятно или неприятно.

— Размер имеет значение, Василь Викторыч, — соглашаюсь с лёгкостью. — Есть гипотеза, что минус бесконечность и плюс бесконечность где-то смыкаются.

— Сам что скажешь по этому поводу?

— Два несомненных плюса в этой бумаге есть, Василь Викторыч. Первый: там отмечено, что практику я прошёл. Второй плюс: теперь тюрьма мне не грозит, — развеиваю слабое и насмешливое недоумение от второго тезиса: — Туда с такой характеристикой не возьмут.

Декан с удовольствием смеётся. Некоторое время.

— По содержанию что скажешь?

— Да что тут говорить? — пожимаю плечами. — Клевета чистейшей воды. Можно ещё подумать над устными нареканиями, но замначальника цеха, который характеристику написал, никогда со мной нормально не разговаривал. Всё время кричал и ругался. Да он почти со всеми подчинёнными так себя ведёт.

— Может, за дело ругал? — осторожненько интересуется Сазонов.

— Даже не думайте в эту сторону, Василь Викторыч. Вот типичный пример. Выбегает из кабинета и орёт: «Колчин! Ты где был, мать-перемать! Где тебя носит в рабочее время⁈». Напоминаю: «Пётр Михайлович, не понял вас. Вы же сами меня в архивный отдел отправили?». Замолкает и уходит. Он же извиняться не будет. Вот оно, типичное устное нарекание. За то, что я его распоряжение выполнял. Простите, Василь Викторыч, для ответной характеристики моего цехового начальства есть одно всеобъемлющее и точное слово, но оно нецензурное.

— И какое же? —