Спорить Бекшеев не стал. И смысла нет. И в чем-то даже он согласен.

Тропинка меж тем выбралась из кустов, чтобы спуститься к реке.

- Домик там. Охотничий… заимка вроде бы. Была. Раньше. Я потом, когда он в город с бабкой отъехал, заглянула. Кровать новая. Медвежья шкура на полу. Холодильный ларь. В нем – вино. Ну и так-то… правда, чуть не попалась.

- Анатолий?

- Не-а… наша Зойка… тоже к дому пришла. Стучала, стучала… а потом еще в окна заглядывала. И чего, спрашивается? Понятно же, раз не открывают, то и нет никого… хотя странно, да… она ж старая. И толстая. И тоже дура болтливая… а Толик вон все говорит, что есть надо мало, что истинная леди должна быть тонкой и звонкой…

- Говорить – это одно, - возразил Бекшеев. – Иногда слова у людей… расходятся с действиями.

Но новость была, пожалуй, интересной.

- Я ж говорю, лицемеры… но потом он с другой целовался. В доме… да, я следила! А что остается?!

- Тише, - Бекшеев произнес это мягко. – Я не обвиняю тебя. Ты молодец.

- Да? – девочка посмотрела с удивлением.

- Не в том, что собиралась шантажировать дядю и бабушку. Но в конце концов, намерения даже с точки зрения закона не наказуемы, пока не превращаются в действие. Скорее о другом…

Ему удалось зацепиться.

Страх.

Смятение.

Гнев и обида.

И боль, спрятанная глубоко там, под другими чувствами.

- Многие на твоем месте смирились бы. Сказали бы себе, что бороться невозможно, что стоит принять все так, как есть, а ты ищешь способ. И насколько я узнал, твоя мама была такой же. Она что-то рассказывала тебе о своей жизни?

- Не мне. Папе… - Зоя смутилась.

И к чувствам добавилась глухая тоска. Она ведь по сути ребенок. И этот ребенок сперва потерял отца, потом маму…

- Она… не любила говорить о них. Она звонила, когда папа заболел. Не сначала… я… была маленькой, но помню. Он всегда болел, но я не понимала, что он болеет… когда ему становилось лучше, мы ходили гулять. В лес вот. И еще рыбу ловить. Я прекрасно умею ловить рыбу.

- Я вот – не очень…

- И хлеб жарили на костре. Костры я тоже умею раскладывать. А Зануда говорит, что девочке об этом говорить не стоит, что гордиться тут нечем. Он сам просто завидует. Потому что не умеет… когда он родился, папе становилось все хуже и хуже.

Через речушку протянулся старенький мост из пары бревен и досок, приколоченных сверху. Доски, как и бревна, потемнели, кое-где покрылись зеленой меховою шубой.

- Он и работать не мог… а маме приходилось. В госпитале местном. Еще кур держали. И козу. Свиней… козу я тоже умею доить. Мама приходила поздно. Она еще уколы там ставила и так помогала, людям. За деньги. Денег не хватало.

Это Зоя говорила спокойно и серьезным голосом взрослого человека.

- Она тогда и сказала отцу, что звонила. Просила о помощи, но…

- Не помогли?

- У них ведь есть деньги, - Зоя сжала кулаки. – Есть! И эти жемчуга бабушкины… броши, колечки… целые шкатулки! Она любит их раскладывать. Одну, другую… начинает рассказывать, что ей муж дарил, что сын… то и это… что это все будет моим, точнее не все, потому что большая часть отойдет жене Зануды… или вот Толика. Типа, семейные ценности. Но и у меня соберется шкатулка… а я смотрю и думаю, что… одно бы колечко продать и нам бы хватило. На многое хватило… в столицу поехать. В госпиталь императорский. Там бы отцу помогли, а они… почему они так?

- Не знаю, - Бекшеев подал руку, помогая девочке спуститься.

- Я знаю. Потому что они отца ненавидели. И маму… после смерти папы стало легче. Немного…

На больного наверняка уходило немало средств.

- И мы там же жили. Правда, козу мама продала… потом и кур. Ей платили неплохо. Я в школе училась. И Зануда тоже пошел. И мы просто жили. А она взяла и приехала.

- Кто?

- Бабушка… тогда я не знала, что она бабушка. Заявилась… такая вся из себя. Прекрасная…

Любопытно. По версии Каблуковой именно Ангелина вернулась домой, оставшись без мужа. А выходит…

- Мама её сперва впускать не хотела. И зря впустила…

Зря.

- Если бы не впустила, маму бы не убили… это они все… они, а не гадюка… подумаешь, гадюка… у них укус, хоть и ядовит, но редко смертелен. Я читала…

На той стороне речушки дорога была шире, да и вовсе выглядела так, что становилось ясно, что пользуются этим путем частенько.

- Ты знаешь, о чем они говорили?

- Не-а… ну так… немного. Она приезжала потом и потом… и снова… и знаю, что на работу к маме тоже приходила. Плакалась… ага, мама бросила престарелую матушку… она умеет притворяться так, что люди её жалеть начинают. И к Зануде сразу… с подарками. Мы не были нищими! Не были!

- В бедности нет ничего зазорного, - Бекшеев придержал ветку. – Тем более, что семья ваша оказалась в затруднительном положении не по своей вине.

- Это как?

- Твои родители не пили, не играли в карты, не вели тот образ жизни, который способствует возникновению долгов. Болезнь – это беда. И твоя матушка в сложившейся ситуации повела себя более чем достойно.

В отличие от бабушки.

Но… Бекшеев был далек от детей и педагогики. И сомневался, стоит ли озвучивать подобные мысли.

- Она могла бы бросить вашего отца. Взять тебя и брата, уехать… не пришлось бы столько работать.

- Мама никогда бы так не поступила! – возмутилась Зоя. – Это… это недопустимо.

- Для неё. И да… как бабушка объяснила свой приезд?

- Обычная чушь. Воссоединение семьи и все такое… ерунда, в общем. Правда… мама, когда с ней ругалась… она думала, что я в школе… а у меня урок отменили. Вот… и я домой пришла раньше. Так вот, она сказала, что… в общем, это из-за Толика… я точно не вспомню, - Зоя наморщила лоб. – Но вроде как… что-то… что он её разочаровал и теперь она вспомнила про нас с мамой. А! Еще сказала, что не будет торговать своими детьми… лучше бы