— Очевидно, он не большой ценитель декольте. Какая жалость. — Она опустила глаза вниз, на ложбинку между грудей, и вздохнула. — Ты сегодня прекрасно выглядишь, дело не в тебе. И не в тебе, Дюймовочка. Это все он виноват. — Она нежно похлопала себя по груди.

— Ты что, дала своим грудям имена?

— А ты нет? Между прочим, Дюймовочка заслужила свое имя. Она и в самом деле крепкий орешек. Ты хоть представляешь, как трудно зашнуровать корсет, когда одна грудь значительно меньше другой? К тому же Дюймовочка очень чувствительна к натиранию. О том, чтобы что-то туда подложить, не может быть и речи.

— Я… просто…

Воспользовавшись возможностью, Портия толкнула меня обратно к прилавку:

— Давай, Таня! Вперед!

Я с размаху влетела в прилавок. Продавец поднял глаза, его лицо просветлело:

— Мадемуазель! Вы вернулись!

Я одарила его своей самой ослепительной улыбкой. Пальцы, барабанившие по прилавку, застыли, кадык дернулся, когда он сглотнул раз, потом другой.

— Я слышала от одной графини, что вы изготовили для нее особый веер.

— О, это было уникальное изделие! Мы провели не одну индивидуальную консультацию, чтобы она получила в точности то, что хотела.

Oh, pour l’amour du ciel. Да ради бога! Я сдержала порыв немедленно сбежать оттуда и вместо этого опустила ладони на прилавок в нескольких дюймах от его.

— Быть может, и мы придем к соглашению. Но для начала я хотела бы взглянуть на товар.

Продавец вытащил веер из витрины.

— Чересчур прост, — нахмурилась я. — Даже близко не похож на веер графини. Не хочу, чтобы меня сочли недостаточно модной.

— Разумеется, мадемуазель! Веера графини были особыми, их изготовили специально для нее. Это всего лишь базовая модель.

— И что в них было такого особенного? — Я затаила дыхание.

— Н-н-ну-у-у, — запинаясь, начал он, промокая вспотевший лоб платком и старательно отводя взгляд от моей шеи и выемки между ключиц, — она попросила вписать между пластин стихотворение. Я сам выполнял каллиграфию. Вышло не слишком претенциозно, однако очень красиво, по крайней мере на мой вкус.

— А что за стихотворение? Любовное, наверное?

— Колыбельная, которую ее матушка пела ей в детстве. Я переписал ее в точности как было велено, но она перечитывала трижды, пока не сказала, что удовлетворена мной — то есть, конечно же, моей работой.

Во рту появился привкус желчи, и я сглотнула. Моя невинная улыбка сменилась игривой усмешкой, которую я отрабатывала месяцами:

— А вы случайно не помните слова? Мне говорили, что у меня чудесный голос.

— У нас получилось! Точнее, у Тани получилось! — воскликнула Портия, вбегая в парадную дверь и размахивая своим веером. Теа, которая возилась с починкой платья, взвизгнула:

— Ох, ты меня напугала!

— Oh, je suis très désolée! Ах, мне очень жаль! — пропела Портия, танцуя под воображаемую музыку и разводя руками. — Так ты не хочешь узнать о колыбельной, которую графиня велела написать на своих веерах?

— Портия? Таня? Это вы? — Мадам де Тревиль высунула голову в коридор. — Колыбельная, значит? — спросила она, когда мы пересказали ей все, что нам удалось узнать. — Давайте послушаем.

— Я что, правда должна ее спеть? — Раньше мне нравилось петь — ничего выдающегося, просто детские песенки, — но это было до того, как начались головокружения. До того, как любая протяжно пропетая нота превратилась в потенциальную причину для обморока.

— В нотах может содержаться подсказка, — объяснила мадам де Тревиль.

Я напрягла плечи, переплела пальцы и сделала глубокий вдох:

Dors bien, mon trésor

Fais de beaux rêves

Я поморщилась, когда в моем голосе прорезалась резкая, скрипучая нота.

Et, si tu as peur

Rappelle-toi ces paroles:

Tu iras loin

Si les petits cochons ne te mangent pas

Пропев последнюю строчку, я с облегчением вздохнула.

Теа захлопала в ладоши. Я вздрогнула, потому что с противоположного конца комнаты тоже донесся какой-то шум — там аплодировал, подняв лицо от кипы бумаг, Анри. Нос у него был запачкан чернилами. Как только он заметил, что я на него смотрю, аплодисменты затихли.

— Я сопоставлю ноты с зашифрованным посланием — может быть, удастся найти какую-то подсказку, — сказала мадам де Тревиль. Напевая мелодию под нос, она записывала партитуру. — Мелодия самая обыкновенная. Достаточно знакомая — даже если ты пропустила одну-две ноты, мы вполне можем восстановить все целиком.

— Текст кажется совершенно невинным. Мы уверены, что это как-то связано с заговором? — задумчиво произнесла Арья.

— Но ведь он и должен выглядеть невинным, правда же? Возможно, тут тоже какой-то шифр, — возразила Портия.

Теа повторила слова колыбельной — жизнерадостно и нараспев. Она не пела, однако ее исполнение все равно прозвучало лучше, чем мои потуги.

Спи, мое сокровище,

Сладких тебе снов,

А если станет страшно,

Вспомни эти слова:

Ты пойдешь далеко-далеко,

Если поросята тебя не съедят.

Мадам де Тревиль напряглась:

— Повтори-ка последнюю строчку.

— Если поросята тебя не съедят.

Портия вся подобралась:

— Это поговорка, она означает «Если тебе ничто не помешает», но с чего включать ее в детскую колыбельную? Ведь обычно, укладывая ребенка спать, его стараются успокоить, уверить, что все будет хорошо. И вообще, какое отношение все это имеет ко сну? Я бы скорее пела о том, что чудовища из ночных кошмаров не существуют, что мама всегда рядом и никогда не даст в обиду.

— Я тоже знаю такую поговорку, но, может быть, здесь ее надо понимать буквально? — рассуждала Теа. — Допустим, среди контрабандных товаров были поросята? Живые свиньи?

Арья нахмурилась:

— Слишком рискованно. Мы полагаем, что, помимо оружия, они ввозят различные предметы роскоши, чтобы использовать их для подкупа. Они наверняка выбирают вещи, которые удобно хранить и передавать. Ткани, предметы интерьера…

— А как же тот бал, где подавали апельсины и шоколад? — спросила Теа.

— Даже это перевозить удобнее, чем живых свиней, которые могут стать источником заразы. Или поднять шум при перевозке.

Мы замолчали. Тишина окутала нас, словно покрывало. Мадам де Тревиль уселась в кресло и оглядела свое растерянное войско.

— Я пороюсь в своей библиотеке, посмотрю, откуда эта колыбельная… есть шанс, что отыщу ключ. — Однако ее тон был не очень обнадеживающим. Губы мадам де Тревиль скривились, через стиснутые зубы вырвался тяжелый вздох. — Я напишу Мазарини, запрошу у него тексты по музыке. Может, попрошу прислать нам в помощь любимых композиторов короля или человека, сведущего в музыке.

— А как ваша поездка к той даме? Есть результаты? — спросила