— Мало шансов? — Катон вздохнул. — У нас вообще нет шансов.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Повозки яростно горели более часа, прежде чем пламя начало утихать. Массимилиан выставил пары людей с обеих сторон, гася пламя, которое перекинулось на частокол, кусками мешковины, смоченными водой из ограниченного запаса. Это была изнурительная работа, и ауксилларии не могли долго выносить жар от огня, прежде чем их отгоняли назад, а их место занимали следующие. Вскоре от повозок остались лишь обугленные каркасы, удерживаемые толстыми деревянными осями и массивными колесами с железными ободами.

Большинство оставшихся людей, еще достаточно пригодных к бою, стояли за частоколом, не высовываясь, чтобы не навлечь на себя свежие стрелы и свинцовые заряды. Один из погонщиков мулов был отправлен на сторожевую башню, чтобы поддерживать сигнальный огонь в рабочем состоянии, а раненые были перенесены в укрытие небольшой хижины гарнизона. Оглядев людей на своих местах внутри аванпоста, Катон испытал чувство удовлетворения. Пока что они не пустили врага за периметр укреплений. Римляне нанесли гораздо больше потерь, чем понесли сами, тела во рву и на склонах за ним свидетельствовали о стойкости защитников. Тела Микия и остальных были уложены под башней.

До рассвета оставалось еще несколько часов. Катон напрягал свой утомленный разум, чтобы сосредоточиться на действующих силах. В строю оставалось едва ли двадцать человек, способных сражаться, и если разбойники ударят со всех сторон одновременно, то шансов отстоять всю линию частокола будет немного. Это означало необходимость отступить, чтобы защитить более короткую линию обороны. Он посмотрел на два сарая, примыкавшие к стене заставы, затем подозвал Массимилиана, отвлекшегося от руководства людьми, управлявшими поддержанием огня на повозках в воротах.

При его приближении центурион расстегнул подбородочные ремни своего шлема и снял его, чтобы вытереть лоб и почесать кожу головы.

— Огонь не продержится до рассвета, господин. Они смогут легко перебраться через угли, когда придет время.

— Мы должны сделать все возможное, чтобы он продолжал гореть. Поддерживай его с помощью запасов древесины для нашего сигнального огня, чтобы отпугнуть наших друзей снаружи. У нас будет короткая передышка, когда огонь угаснет, и прежде чем мы его разведем снова. Воспользуйся этим, чтобы выстроить оставшиеся повозки перед сараями. Две закроют проход. Третья будет защищать открытый конец. Припасы можно положить между колесами, чтобы враги не забрались под ними. И мы можем перекрыть проход над углом частокола и там, в конце сарая. Если частокол падет, мы сможем отступить к повозкам. По пять человек в каждой и остальные, прикрывающие частокол сзади, дадут нам гораздо более короткую линию для обороны.

— Правда… — Массимилиан повернулся к нему и выгнул бровь. — Последний рубеж?

— Будем надеяться, что до этого не дойдет.

— Какие шансы, что это не произойдет?

— Куда мне отправить деньги, если ты выиграешь пари, центурион?

Они коротко посмеялись над старой армейской шуткой, после чего Катон устало вздохнул. — Никогда не думал, что все закончится в мелкой битве за хлипкий форпост в тихом захолустье Империи…

— Вместо того чтобы пасть в масштабной битве, сражаясь с полчищами варваров на границах Империи, а? — Массимилиан улыбнулся со знанием дела. — По моему опыту, солдаты редко получают смерть, которой они желают, господин. Вы могли умереть от болезни еще в Тарросе.

— Верно. Это был бы жалкий конец моего пути. — Он ударил центуриона по плечу. — Если все же это произойдет, тогда мы устроим такой бой, что даже сам Гораций нами бы гордился!

Раздался слабый грохот, и оба они повернулись к воротам, когда то, что осталось от повозки справа, рухнуло, разбрасывая искры и клубящееся пламя.

— Лучше начать работу над нашим последним редутом…

Массимилиан склонил голову в приветствии и отвернулся, чтобы отдать приказ своим людям. Катон обратил внимание на упряжки мулов и лошадей, раздумывая, не лучше ли их зарезать, чтобы они не попали в руки разбойников. Его совесть восставала против этой мысли. Кроме того, они еще могут сослужить хорошую службу. У некоторых людей может быть шанс попытаться прорваться через окружающего их врага и сбежать. А тем, кто останется позади, грозит верная смерть. Катон не был готов бросить их на произвол судьбы. И если это было то место, где судьба решила, что он должен умереть, то так тому и быть. Новая вспышка пульсации в раненом глазу вытеснила меланхолию из его мыслей, и он стиснул зубы, шагая взад и вперед при свете костра, пытаясь побороть боль.

*******

Ночные часы проходили с мучительной медлительностью. Время от времени небольшие группы врагов приближались к заставе и выпускали залп стрел, после чего отступали. Предупредительного крика было достаточно, чтобы защитники бросились в укрытие, пока стрелы не прекращали падать внутрь форпоста. Еще две лошади и один мул были ранены. Они корчились от боли и грозили вызвать панику среди привязанных друг к другу животных, и Катон был вынужден прекратить их мучения и отвести на противоположный вал, где их убили милосердным ударом молота, вогнав железный шип в область между глазами и ушами. Они упали, ноги под ними подкосились, длинные шеи вытянулись, языки вывалились между щетинистыми мордами.

Люди, которые были выделены для предотвращения распространения огня на частокол, теперь должны были поддерживать пламя, подбрасывая в огонь поленья из склада под сторожевой башней. Катон надеялся, что пока пламя не утихнет, враги будут держаться на расстоянии и ждать, пока то, что они приняли за повозки, сгорит и откроет им путь для последнего штурма.

По его мнению, они не смогут долго оставаться в дураках, если пламя не утихнет. Парочки лестниц, покрытых влажной листвой, хватило бы, чтобы перебросить их через бревна и дать врагу возможность перебраться через огонь.

Он бросил последний взгляд на их приготовления, затем поднялся по валу к проходу и сел возле одного из щитов недалеко от ворот. Ночь была прохладной, и его успокаивало тепло, исходившее от продолжающего гореть костра на месте, где незадолго до этого стояли повозки. Боль в левом глазу утихла, превратившись в постоянную пульсацию, и теперь, когда у него появилось время подумать, он задался вопросом, насколько серьезной была травма. Вполне возможно, что он может потерять зрение. Перспектива стать полуслепым солдатом вызывала у него сильное беспокойство. Если он потеряет второй глаз, какая жизнь его ждет? Возможно, он никогда не увидит, как Луций вырастет в мужчину, не увидит детей, отцом которых мог бы стать его сын. Исчезнет способность читать, наслаждаться великолепным зрелищем времен года… Он