Было немало таких девушек и женщин, которые жили в домах офицеров или ответственных работников на положении то ли служанок, то ли членов семьи. Об этом рассказывает Галина Родионовна Косенко-Головина:

— У меня была служанка Лисбет, у соседки — Анна-Мари. Лисбет очень хотела уехать. Анна-Мари — напротив, хотя у ее мужа была здесь раньше кондитерская фабрика. Анна была очень величественной и симпатичной. Мы звали ее «Великая Германия». Хорошие манеры. Она рассказывала, что у нее был абонемент в театр, что муж каждую неделю приносил ей по­дарки. Бывало я начну играть на рояле, Анна приходит, танцу­ет и поет. Называла меня «фрау-директор». У нее был сын — эсэсовец, но тем не менее был против войны, погиб. А второй сын остался жив, но был за войну. Власти не разрешали при­слуге жить вместе с хозяевами. Лисбет в семь утра приезжала, растапливала плиту. Она считала, что надо унижаться перед нами. Однажды я поздно вернулась — приходилось возвращать­ся пешком через весь город. Утром Лисбет заходит с подно­сом, на подносе чай. Несет завтрак в кровать. Приседает, реве­рансы делает... Работала она очень хорошо, на все руки мастер. Мы кормили ее. Голубцы делали, обвязывали нитками, так она так торопилась есть, что ела голубцы с нитками.

Домработницу Елены Кузьминичны Зориной тоже звали Лисбет:

— У нее муж работал главным инженером в самолетострое­нии. У Лисбет когда-то был свой дом из 8-10 комнат и восемь человек прислуги. Она жила вместе с нами, мы ей пре­доставили небольшую 9-метровую комнату. В общей сложности она прожила у меня полтора года. Кроме уборки квартиры, стирки белья и приготовления еды, она занималась с детьми физикой, математикой — была образованной женщиной. За то, что она у нас работала, мы ее кормили. Причем, обедали все вместе. Она для нас была как член семьи. Иногда, когда я оставалась дома, сама готовила на кухне. Немцам приходилось тяжело, и они старались помогать друг другу. Я замечала, что когда Лисбет чистила картошку, очистки никогда не выбрасы­вала — тщательно их отмывала, высушивала, а потом, видимо, отдавала голодающим. Я ее никогда ни в чем не ущемляла, не подвергала жесткому контролю. Она могла свободно общаться со своей сестрой. Ее родная сестра Анна-Мария была домра­ботницей в доме напротив. Я была ею довольна, хотя готовить она особо не умела. Когда пришло время расставаться — мне жалко было ее терять. Я дала ей часть продуктов с собой — крупу, бекон, сахар, хлеб. Мы уже распрощались. А на следую­щий день я шла утром около райкома партии к трамвайной остановке, вижу, стоит Лисбет с еще одной женщиной. Увиде­ла меня, бросилась ко мне, стала целовать. После отъезда я от нее никаких сведений больше не получала.

С особой благодарностью люди вспоминают врачей, когда-то их вылечивших или даже спасших жизнь.

— В декабре сорок шестого года я серьезно заболел, — расска­зывает калининградец Валерий Михайлович Виноградов. — С больной правой ногой попал в больницу. В то время в больни­цах почти все врачи были немцы. Начальником хирургического отделения была доктор Шумская, ее заместителем — доктор Раух. Профессор Раух был замечательным врачом. У меня было воспа­ление кости — остеомиелит. Он сделал мне оригинальную опера­цию, просверлив в кости шесть отверстий: у наших врачей еще не было такого способа лечения. Четыре месяца я пролежал в гипсе, потом какое-то время ходил с палочкой. А в военное училище поступил без всяких препятствий.

Александра Ивановна Митрофанова из Приморска вспо­минает хирурга Рихтера Ригеля, сделавшего операцию ее мужу.

У Валентины Ивановны Те кутье в ой в 1948 году в Багратионовске принимал роды врач Вольф. Несколько человек расска­зали о хороших врачах и безотказных людях — муже и жене Бюргер из поселка Некрасове.

В заключение еще один портрет, еще одна судьба с неизве­стным финалом. Рассказывает калининградка Мария Павловна Тетеревлева:

— Немецкая семья, жившая в подвале нашего дома, состоя­ла из старика, женщины лет сорока — Марты — и трех девочек школьного возраста. Старик выходил на улицу крайне редко, я видела его буквально пару раз и не могу сейчас вспомнить его лица. Девочки куда-то уходили на весь день, а Марта работала на квартире у соседки. Марта — достаточно высокая женщина, была всегда одинаково и очень чисто одетая. Она носила свет­лую блузку, темный жакет и юбку, довольно длинную. Я ни разу не видела на ней фартука или платка, что удивительно, поскольку она работала на дому. У нее были темные, гладко зачесанные назад волосы, собранные в узел на затылке. Она напоминала мне мою бывшую учительницу, которая занима­лась со мной еще до революции. Наверное, поэтому я так хорошо ее и запомнила. Она держалась прямо и этим суще­ственно отличалась от всех встреченных мною немцев, в кото­рых чувствовалась какая-то затравленность и даже страх. По-русски она не говорила, но знала несколько фраз и хорошо понимала то, что ей говорили. Не знаю, чем она кормила свою семью, но с кухни регулярно исчезали картофельные очистки. Буфет я не закрывала, точнее, он не закрывался (в дверцах были разбиты стекла), но продукты ни разу не пропали. Я давала ей картошку и кое-что из того, что ели сами: она не отказывалась и предлагала отработать. В ее услугах я не нужда­лась, но кое-что она для меня делала. Например, штопала белье и учила меня этому. У нее это получалось замечательно. Удив­лялась тому, что я не крахмалю постельное белье и не уклады­ваю волосы. Уверяла, что муж должен всегда видеть чистоту в доме и красивую жену. Я соглашалась с ней, кивала в ответ, но находила это излишним. Сейчас понимаю, что это действитель­но очень важно, поэтому стоило у нее поучиться. Она пробова­ла дарить мне некоторые вещи, чем ставила меня в неловкое положение: брать даром я считала бессовестным, а платить как следует тогда не могла. Марта уверяла, что ей не нужны эти платья, потому как она все равно уезжает, и даже одно из них очень ловко перешила Люсе, моей дочке. Расплачивалась я как могла, продуктами. Но продолжалось все это недолго. Однажды все они исчезли. Наверное, уходили рано утром, потому что Марта не зашла проститься. В подвале на стенах остались какие-то надписи, муж пытался разбирать, но понял только несколько