Я сижу за столом, обхватив все еще больную голову руками, как вдруг слышу язвительный тон вошедшего в кабинет Айрона:

— Может быть, ты еще меня допросишь?

— Может быть. — Я замечаю, что мой голос охрип.

— Ты как с цепи сорвался. Что дальше? Начнешь пытать? Могу добыть тебе кнут, — он ухмыляется. — Слушай, Вен, я тут подумал. А что, если это ты? У тебя ясный мотив. Харэну вот-вот стукнет двенадцать, а совершеннолетний наследник имеет полное право на трон. А если он станет королем, по факту править будешь ты.

— И ты так легко мне уступишь? — язвлю в ответ.

Он не отвечает, и я понимаю причину. Айрон не из тех людей, которые опускаются до угроз. При желании он мог бы от меня избавиться, но я почти уверен, что он этого не сделает. Как бы он ни был оскорблен, он не объявит войну, не отомстит — в его духе пустить все на самотек. Если бы мог, он бы ушел, оставил бы и неверную жену, и меня — предавшего друга. Но так вышло, что нас объединила общая проблема, и он вынужден терпеть мое общество. Мы сидим в тишине и избегаем друг друга, как вдруг в кабинет без стука влетает Харэн.

— Ты сказал, что это обычная простуда! Ты обещал, что мама поправится! А это… Вен, я все слышал, я знаю!..

— Лихорадка — та же простуда, только сильная. С ней лучшие врачи, скоро она встанет на ноги.

— Почему ты не сказал? Она же заболела из-за меня!

— Харэн…

— А о чем ты думал, когда сбегал? — спрашивает Айрон, смотря на сына с укором.

— Он не виноват.

— Вот нечего его защищать. Хочет знать правду — пусть знает! — Долгое мгновение он смотрит на сына, и в его глазах появляется сожаление. — Я… Я не хотел.

— Я тоже не хотел! — Я разрываюсь между тем, чтобы накричать на первого и утешить второго, и тем, чтобы не усугублять конфликт своим вмешательством.

— От поиска виноватых лучше не станет, — говорю как можно более сдержанно.

— Да неужели? — спрашивает Айрон. — Ты занимаешься этим третий день.

— Я делаю то, что должен.

— А что мне делать? Если мама умрет, я не смогу…

— Этого не случится. — Мне тоже не по себе, но я, в отличие от Харэна, не могу в этом признаться, у меня нет права на слабость.

— Но лихорадку нельзя вылечить.

— С чего ты решил? Я знаю много случаев. Иногда люди встают на ноги, когда уже никто в это не верит.

— Ты меня просто успокаиваешь, но тебе не понять, что я чувствую. У тебя же нет матери!

Мне больно на него смотреть, но и в этом случае я бессилен. Я не могу ему помочь, не могу подобрать слова, чтобы ему стало проще. Я не могу сказать, что понимаю его и что он ни в чем не виновен: он не поверит.

***

Вечером Ларрэт пошла на поправку, но утешение оказалось недолгим — утром она снова закашляла кровью. Теперь она разговаривает с трудом, не пьет, не ест. Я даже не могу взять ее за руку: она не остается одна. В замке переполох, слуги вздрагивают при моем появлении. Видимо, в меня и вправду вселился черт, и мне нужно наконец принять свою беспомощность перед болезнью и смертью.

Я стою на последнем этаже, на балконе — в месте, где мы встретились в первый день траура по Дэмьену. Мы смотрели на рассвет и думали, как много еще нам предстоит. Мы были молоды и невинны — и это уже не вернуть. Я не хочу верить, что теперь все кончено.

Дворец застыл в ожидании ночи, на улицах все меньше движения, как вдруг ворота раздвигают, и за ними появляется с десяток людей. Среди них я узнаю Тэту: ее нетрудно различить на фоне смуглых стражников.

— Вот как гости, — вздыхает Айрон, и я вспоминаю, что все это время я стоял не один.

Мы спускаемся, чтобы ее встретить.

— Извините, что вот так без предупреждения, — говорит Тэта деловито. — Как узнала обо всем, не смогла усидеть на месте.

Рядом с ней Микэм и ее десятилетняя дочь Эллоэт — точная копия отца, темненькая и худая. Она выглядит запуганной, недоверчивыми и по-детски любопытными глазами разглядывает прихожую.

— Эллоэт, — она обращается к ней будто не к дочери, а к подчиненной. Девочка вздрагивает, выпрямляет спину, манерно улыбается и здоровается с нами. — Как госпожа Ларрэт? — спрашивает нас Тэта. — Я могу ее видеть?

— Спит, — отвечаю. — Придется подождать.

— Вы не проголодались с дороги? — добавляет Айрон. — Мы как раз еще не ужинали.

— Было бы чудесно, если можно.

— Я распоряжусь, чтобы для вас приготовили покои, — говорю.

Вскоре мы пересекаемся за столом. Атмосфера не самая располагающая, одна новоиспеченная королева ведет себя непринужденно.

— А не опасно оставлять Адас без присмотра? — спрашивает Айрон.

— В любом случае, этот риск оправдан. Я подумала, мой визит был бы хорошим жестом мира. — Ее акцент не лишен шероховатостей, но ее это будто бы совсем не волнует. Она полна уверенности. — После стольких лет нам стоит наконец найти общий язык. Не так ли, Микэм?

— Верно. — Нельзя не заметить взаимную неприязнь между ними.

— Я так понимаю, это все на два года? — спрашивает Айрон, смотря на Эллоэт.

— Посмотрим, как все сложился. По-моему, двенадцать лет совсем не тот возраст, чтобы надевать корону.

Девочка сидит с опущенной головой, не ест и только изредка обращает внимание на нас, зачастую именно в те моменты, когда звучит ее имя. Я и раньше замечал, что их отношения напряженные, а теперь знаю причину. Со старшим сыном Тэта вела себя совершенно иначе, и после его смерти она, возможно, невзлюбила неродную дочь еще сильнее, ведь теперь она наследница.

***

Комната пропитана запахом лекарств — он напоминает мне о днях, проведенных у постели умирающего Дэмьена. Помню, как он в порыве чувств кидался в меня склянками — такие же стоят сейчас на тумбе возле Ларрэт. Она лежит на нескольких подушках и перебирает пальцами волосы Харэна, который уселся на полу и положил голову на край кровати.

— Вен, — говорит она хриплым голосом, голосом совсем другого человека.

— Мне сказали, ты проснулась. Легче?

— Так же, — отвечает Ларрэт почти одними губами.

— К тебе гостья, — говорю. — Тэта. Она за дверью.

Она кивает и обращается к сыну:

— Харэн…

— Нет, я останусь, — отвечает тот твердо.

— Мы должны