стремились произвести впечатление на любимого юношу своим внутренним «я», своим духом или душой. Целью этой духовной дружбы было создание сына, в котором будет жить душа наставника:

В любви к мальчику мужчина оплодотворял как духовно, так и физически живой образ своей души, который, казалось, материализовался в эго, настолько идеализированное и настолько похожее на его собственное тело, насколько это было возможно46.

Это блестящее предположение позволяет нам понять некоторые из идеальных мотивов гомосексуальности не только греков, но и особо индивидуалистичных и творческих личностей, таких как Микеланджело. В этом случае, по-видимому, гомосексуализм не имеет ничего общего с половые органами возлюбленного, а скорее представляет собой стремление обеспечить собственное перерождение в «максимально возможном подобии», которое, как говорит Ранк, можно с большей вероятностью найти в представителе своего пола47. Как следует из нашей дискуссии, мы можем видеть, что эта попытка представляет собой законченный проект causa sui: создание в одиночку своей духовной, интеллектуальной и физически подобной копии. То есть это – прекрасно индивидуализированный символ самосохранения или бессмертия.

Если комплекс кастрации представляет собой признание ребенком того, что его животное тело является несостоятельным проектом causa sui, то что может быть лучше, чем бросить вызов телу, полностью отказавшись от его сексуальной роли? В этом смысле извращения были бы равны полной свободе от страха кастрации; они являются гиперпротестом против видового единообразия. Но Рэнк так старался подчеркнуть положительную, идеальную сторону извращения, что у него почти получилось скрыть общую картину. Мы больше не древние греки, и очень немногие из нас подобны Микеланджело; одним словом, над нами больше не доминируют идеальные мотивы, и при этом мы не обладаем высшими силами гения. Рутинные извращения – это протесты, вызванные слабостью, а не силой; они представляют собой банкротство таланта, а не его квинтэссенцию. Если невротик является неудавшийся художник обычный гомосексуалист – это «неудавшийся грек», то есть Микеланджело без реальной силы и таланта. Извращенец – неуклюжий художник, отчаянно пытающийся создать иллюзию, сохраняющую его индивидуальность, но внутри его талант и сила ограничены: отсюда страх сексуальной роли, страх быть поглощенным женщиной, увлеченной собственным телом и так далее. Ф. Х. Аллен, один из первых последователей Ранка, отмечал, что гомосексуалист часто выбирает тело, подобное своему собственному из-за ужаса различий с женщиной и нехватки сил для того, чтобы поддерживать эти различия48.

На самом деле, мы могли бы сказать, что извращенец представляет собой стремление к индивидуальности именно потому, что он вообще не чувствует себя личностью и имеет мало сил для поддержания идентичности. Извращения представляют собой жалкое и смехотворное притязание на резко выраженную индивидуальность со стороны тех, кто меньше всего подготовлен для реализации такого притязания. Если, как говорит Ранк, извращения – это стремление к свободе, мы должны добавить, что они обычно представляют собой стремление тех, кто менее всего к ней подготовлен. Эти люди бегут от видового рабства не из силы, а из слабости; из-за неспособности поддержать животную сторону своей натуры. Как мы видели выше, детский опыт является ключевым в развитии надежного чувства собственного тела, прочной идентификации с отцом, сильного контроля эго над собой и надежных навыков межличностного общения. Только если человек достигает этого, он может самозабвенно «выполнять видовую роль» таким образом, который не грозит затопить его тревогой уничтожения.

Если подытожить, мы видим, что есть несколько способов преодолеть ощущение секса как угрозы собственной видовой стандартизации. Большинство из подобных угроз основаны на широком спектре отчаяния и изобретательности, а не на уверенности в себе и контроле. Самый идеальный – «высший» – путь, лежит, конечно, в опыте переживания любви. Здесь человек полностью отождествляет себя с партнером и избавляется от угрозы обособленности, беспомощности, тревожного самосознания по отношению к телу. Любящий отдает себя радости и самозабвенному блаженству. Его тело становится заветным средством апофеоза, и человек испытывает настоящую благодарность именно за видовое сходство. Человек рад иметь стандартизированное тело, потому что любовный союз возможен именно благодаря ему. Но даже не имея идеальной любви, человек может обладать сильным физическим желанием и позволить себе «увлекаться» в самозабвенной манере, так что животный вид не представляет угрозы для существования отличного от других внутреннего «я». Мы видим это в фаллическом нарциссизме и в некоторых формах того, что называется нимфоманией. Здесь человек, кажется, с остервенением отдается видовой идентичности, полностью погружаясь в нее. Возможно, эта деятельность дает человеку облегчение от бремени себя самого и собственного дуализма. Психоаналитики часто называют это «контрфобической» позицией: искреннее принятие того, чего боишься, как средство протеста против того, что в этом есть какая-то угроза. Во многих формах садомазохизма такие отношения представляют собой погружение в «истину» тела, утверждение физического как основной области реальности, как очень точно заметил Фромм. Наконец, у шизоидных людей тревога, связанная с телом, настолько велика, что они могут просто отстраниться от своего тела даже во время полового акта. Таким образом, они сохраняют неприкосновенность своей собственной внутренней сущности от деградации тела. Говорят, что проститутки, в том числе, практикуют подобную отстраненность от тела ради сохранения в чистоте своей личности, в независимости от того, насколько униженными они могут чувствовать себя физически. Как довольно небрежно отметила одна девушка-шизофреник: «Кажется, меня изнасиловали по дороге сюда». Это мстительное утверждение о превосходстве внутреннего духа, полная свобода от загрязнения телом. И снова мы видим, что шизофрения представляет собой последний рубеж человеческого состояния, отчаянное решение проблемы дуализма, которым нас обременяет эволюция. Такое отчаяние поневоле напоминает карикатуру: человек – перефразируя Гёте – не может избавиться от своего тела, даже если он его выбрасывает. Возможно, при жизни человека не может быть абсолютного превосходства надо видовой ролью. Когда даже величайшие таланты вроде Микеланджело оставляют нас в сомнениях в победе человека, что мы можем сказать о жалких усилиях низших существ, которые все еще должны влачить свои тела через всю жизнь и использовать их для взаимодействия с другими?

Фетиш объект и драматизация

Как только мы понимаем проблемы гермафродитичной целостности, внутреннего «я» и тела, силы и слабости, видового детерминизма и личной свободы, мы сможем получить некоторое представление о том, что пытаются сделать фетишисты. Это, безусловно, самая захватывающая область данной проблемы, в чем мы можем убедиться, даже совсем немного ее изучив.

Одна из главных загадок заключалась в том, что представлял собой фетиш, что символизировала обувь или корсет, кожа и мех или даже искусственная нога49. Фрейд и его последователи упорно утверждали, что предмет фетиша представлял собой «совершенно особый пенис» – материнский50. Также утверждалось, что