– Да, она сказала.

Ого.

– И что ты?

– А что я? ― усмехаются, оборачиваясь ко мне. ― Я люблю другую, ― ну вот, снова заливаюсь краской. Он же это обо мне, да? А то мало ли… ― Но, видимо, не судьба нам быть вместе, ― продолжают и сердце с треском разбитых осколков ухает вниз.

– На это есть веская причина?

– Более чем. Через пару дней я уезжаю.

– Куда?

– На сборы, ― из кармана достают смятый лист и протягивают мне. Беру, а у самой руки ходуном ходят. Едва не рву тонкую бумагу, сглатывая ком при виде всего одного только слова.

– Повестка? Ты же учишься, у тебя отсрочка.

– Уже не учусь, ― в раскрытый от недоумения рот задувает ветер, и мне его услужливо прикрывают. ― Папаша Маркова весьма оперативно всё делает. Да и вообще, оказался почти вменяемым, по сравнению-то с сыном. Даже, вон, ― кивок на повестку. ― Подсобил, а то ещё ждать бы пришлось неизвестно сколько.

– Подсобил? ― скептически морщусь.

– Именно. Это моё решение. Уйти из школы и пойти в армию. Только моё. По-хорошему, мне, конечно, сперва нужно было посоветоваться с тобой, но…

– Но ты слишком привык быть самостоятельным, чтобы спрашивать чужое мнение.

– Отчасти, да, но по большей части просто зассал. Боялся, что передумаю, если увижу тебя раньше, чем мы всё подготовим.

Мы. Мы ― это он и Марков-старший? Тандем, который мне не приснился бы и в страшном сне.

– А точно ли нужно это делать, раз есть сомнения?

– Моё единственное сомнение ― ты. Остальное ― костяшки домино, сами сложившиеся в нужном порядке. Ты сама прекрасно видишь, что эта школа ― не моё. Она душит меня, а не имея возможности двигаться дальше, я буксую и загниваю.

– И армия тебе в этом поможет?

– Даст время подумать. Всё равно ведь пришлось бы туда идти, так что лучше сейчас.

– Понимаю, ― не верит. Только снисходительно хмыкает. ― Правда понимаю. Хоть принять и сложно.

– Догадываюсь, но чтобы был толчок ― нужен разгон. А менять что-то давно пора. Город, место, направление…

– Девушку, ― подсказываю, за что получаю по губам. Ай!

– Не говори так. Никогда.

– То есть, ты меня не бросаешь?

– Полагаю, это сделаешь ты.

– С чего бы?

– А есть альтернатива? Ты мне ничего не должна. Глупо ждать год того, с кем знакома всего-ничего, поэтому просить я не буду.

– Да и не надо просить, ― кладу голову ему на плечо, прижимаясь поближе. В глазах стоят слёзы, но не пускаю их в ход. Держусь. ― Ты ведь будешь мне звонить, писать? По возможности. Там же можно брать с собой телефон?

Пауза.

– Ты серьёзно?

– Ну, ждать было бы гораздо легче, будь ты хоть иногда на связи.

– Я не об этом. Год, понимаешь? Год ― это долго.

Очень долго. Безумно долго и, если честно, я в смятении от новости. Поэтому пока что не могу рационально мыслить. Знаю лишь одно: я не готова его терять. Точно не вот так.

– Да всего-то триста шестьдесят пять дней. Хотя, не спорю, это будут очень непростые триста шестьдесят пять дней. Придётся шваброй как-то отбиваться от поклонников. Видишь, там целая очередь уже выстроилась, ― насмешливо киваю в пустоту.

Юмора не оценили.

– Тупая шутка. Не надо так. Я ж, когда вернусь, всех нахрен выпотрошу. Слово даю.

– Ччч, ― успокаивающе глажу его по руке, а то прям завёлся. ― Расслабься. Ну какие поклонники? Сорокин, я ждала восемнадцать лет тебя. Если нужно, подожду ещё немного. И никого другого мне не надо. Неужели ты так до сих пор и не понял, что не в моих привычках распыляться? Я свой выбор сделала. Дальше зависит только от тебя, ― Витя просто смотрит на меня и молчит. Даже не моргает. И меня это напрягает. ― Ты только скажи: хочешь ли этого сам? А то вдруг это такая аккуратная попытка загаситься от отношений, которых тебе, если что, уже точно не избежать по возвращении.

Снова ойкаю, но на этот раз от того, что меня сгребают в охапку и усаживают верхом на себя. Так, чтобы мы оказались лицом к лицу.

Мамочки. Я уже говорила, что он обалденно целуется? Я это просто обожаю. Так же сильно, как и его несдержанность, с которой он обхватывает меня ладонями за голову, покрывая пылкими поцелуями каждый миллиметр кожи.

Вот только даже его необузданная, местами немного корявая, но такая обезоруживающая нежность меркнет рядом с тем, что вырывается из него с придыхом в следующую секунду:

– Я люблю тебя, знаешь?

– Теперь знаю, ― голос дрожит и первые слёзы всё-таки прорываются на свободу.

– И чего ревём, дурочка? ― стирая большими пальцами мокрые дорожки, вздыхают тоскливо.

– Эмоции.

– Это ты ещё моих не знаешь. Но так надо. Сложно объяснить, я просто это чувствую.

– Надо так надо, ― шмыгая, накрываю его руки своими.

– И ты даже не злишься?

Почему сегодня все меня об этом спрашивают?

– Я немного расстроена, но это ничего. Год пройдёт быстро.

– Думаешь?

– Я умею себя развлекать. К тому же впереди выпуск и экзамены на поступление. Нужно усердно готовиться. Так что это даже отлично, что ты со своим шикарным телом не будешь маячить в поле зрения, отвлекая.

Снова неудачная попытка пошутить, но своей цели она достигает ― разряжает обстановку.

– Отлично. Рад, что мой отъезд принесёт тебе пользу.

– Нам обоим. А к тому моменту как ты вернёшься, я уже, надеюсь, подыщу съёмную квартиру. И если захочешь, мы сможем…

Звучит так красиво и неправдоподобно, что язык не поворачивается договорить. Но Витя делает это за меня.

– Жить вместе?

– Попробовать. Если захочешь.

Широкая искренняя улыбка Сорокина ― отдельный вид прекрасного. Зачем он её прячет? Впрочем, нет. Пускай прячет. Пусть она будет принадлежать и адресовываться только мне.

– Обсудим это попозже, ― блуждая кончиком носа по моим скулам, негромко отвечают. ― Где-нибудь через годик. А то как знать, может ты к тому моменту всё-таки найдёшь себе кого-нибудь получше.

– Эй, а как же обещание всех выпотрошить? Противоречишь сам себе. Нет уж, не рассчитывай. Ты так просто не соскочишь.

– Как там твой покойный любимый француз вещал? "И только смерть может разлучить их"?

Несмотря на ситуацию, меня пробирает на смех. Запомнил! Запомнил ведь! Я была уверена, что он толком и не слушал всё то, что я ему зачитывала вечерами, разбирая диалоги Эдмона Дантеса на составляющие, а он слушал!

–Вы рассуждаете, как устрица, друг