Кэптен

Если бы я мог в эту минуту говорить, я бы не знал, что сказать.

Мэллори и Виктория.

Девушка, которую, как мне казалось, я любил, и девушка, которую, как я теперь знаю, люблю.

Смотрю в глаза Мэллори, пылающие ревностью, и до меня доходит, что она делает все это не в обманчивой попытке завоевать меня, нет.

Она ревнует ко мне.

Ее попытки вернуться в мою жизнь, наша дочь – все это ложь. Все это не имело никакого отношения ни к нам, ни ко мне, ни к Зоуи.

Это было о Виктории, и боль, которую оставляет после себя ее потеря, чертовски хорошо мне знакома.

Я смотрю на Викторию, и все встает на свои места.

Моя жизнь, все испытания, которые выпали мне как мальчику, как мужчине и как отцу, – все это привело меня сюда. К ней.

Виктория приехала в наш город, чтобы навредить моей семье, но нутром почувствовала, что ее моральный долг спасти мою дочь, меня, а значит, и всех нас. Она отказалась от человека, который дал ей шанс в жизни, пусть даже он был негодяем, и сделала это ради меня, парня, с которым она никогда не разговаривала, но захотела помочь.

Она убедила девушку, которую я так легкомысленно любил, подарить моей дочери жизнь, что навсегда изменило мою.

Путь Виктории был не самым легким – шрамы остались не только на ее теле, но и в ее душе, – и вот она здесь, в пяти футах от меня, смотрит мне в глаза с таким жгучим желанием. Ее желание не в том, что обещает ей Мэллори, – ее желание устремлено на меня. Она готова поделиться собой с девушкой, которую, по ее мнению, я предпочел ей, если это означает, что так она получит частичку меня, пусть на мгновение. Она счастлива быть крестьянкой, тогда как заслуживает корону.

Она пришла и защитила наше имя без просьб и без пауз на раздумья.

Она пришла с бескорыстными намерениями и чистым сердцем.

Моя красавица.

Моя Брейшо.

Я смотрю, как Мэллори подталкивает Викторию к кровати, как Виктория ложится, обнажая нижнюю половину тела.

Мэллори забирается к ней и кончиками пальцев снова пробегает по ее бедрам, и Виктория напрягается.

– Она заслуживает большего, чем ей давали, – шепчет Мэллори. Ее голос дрожит от эмоций, и мои глаза сужаются, возвращаясь к Виктории. – Не так ли, Кэптен?

– Да, – выдавливаю я.

Виктория отворачивается, но Мэллори поднимает руку, заставляя ее смотреть на меня.

В уголках глаз Виктории скапливаются слезинки, которые она хочет удержать.

– Позволь нам овладеть тобой, – бормочет она. – Покончим с этим и попрощаемся.

Но я не хочу прощаться.

Я хочу сегодня, завтра, всегда.

Мой кадык дергается. Виктория лежит передо мной, и сколь бы ни была ужасна ситуация, в ее глазах светится желание. Как я могу отказать ей хоть в чем-то после того дерьма, через которое я заставил ее пройти?

Я не могу.

Я должен дать ей все, что ей нужно, а потом я отвезу ее домой и дам еще больше.

Поэтому, когда Мэллори дергает меня за руку, я забираюсь на кровать и ложусь рядом с Викторией.

– Попробуй ее, – шепчет она.

У меня внутри все переворачивается, но рука Виктории находит мою, мы на секунду переплетаем пальцы, я перегибаюсь через нее и прижимаюсь губами к губам Мэллори.

Та ухмыляется мне в губы и медленно отстраняется. Она собирается поцеловать мою девочку, но я не выдерживаю и толкаю Мэллори в плечо.

Я хочу, чтобы она ушла.

Она не возмущается, как я думал, наоборот, это ее воодушевляет. Она скользит рукой по бедрам Виктории, заставляя раздвинуть их.

Я смотрю на свою красавицу, и она молча умоляет сделать это. Поэтому я без колебаний проскальзываю между ее бедер.

Мы замираем, я позволяю Мэллори расстегнуть мой ремень, расстегнуть пуговицу на джинсах и спустить молнию. Мой член выскальзывает.

Рука Мэллори скользит по мне, и мышцы на моей спине напрягаются.

Я собираюсь сорваться, сказать ей, чтобы она не трогала меня, но она отстраняется сама.

– Дай ей почувствовать тебя, – шепчет моя бывшая девушка и, повернувшись на бок, наблюдает за Викторией.

Мой член слегка надавливает на влагалище Виктории, но не входит. Она ахает, но не прикасается ко мне, а я, черт возьми, хочу, чтобы она сделала это. Хочу почувствовать ее нежные прикосновения, мне нужно чувствовать ее руки.

Ее тепло.

Ее прощение.

Ее сердце…

Но прямо сейчас я готов согласиться на что угодно.

Все для тебя, красавица.

Опускаю руку в промежность и встречаюсь с ее клитором. Прикосновение самое легкое, но она уже задыхается, ее пухлые губы приоткрыты.

– Ей это нравится, – стонет рядом Мэллори.

– Я знаю, что ей нравится.

– Так покажи ей. Дай ей то, что она ждет, Кэптен.

Мэллори начинает самоудовлетворять себя.

Мое тело дрожит.

Виктория – наконец-то! – кладет руки мне на спину и тоже дрожит. Но мне почему-то кажется, что в этой дрожи есть еще что-то, кроме страсти. Страх, стыд, недоумение? Не знаю, как это назвать.

Я собираюсь трахнуть любимую девушку рядом с девушкой, в которую, как я думал, был по уши влюблен.

– Она готова, – шепчет Мэллори, ее прерывистое дыхание обдает нас обоих, и в моей груди нарастает гнев.

Кто она такая, чтобы вмешиваться? Виктория принадлежит мне, а не ей, что бы там ни подсказывали ее извращенные фантазии.

– Принеси нам выпить, – слетает с моих губ команда, и мои глаза встречаются с глазами Мэллори. Она неохотно отстраняется, но остается в постели. – Пожалуйста, – сбавив тон, прошу я.

Я не могу сделать это при ней. Я, черт возьми, не могу.

Мое внимание переключается на Викторию, и у меня перехватывает дыхание: ее карие глаза стали черными, в них полыхает огонь ада.

Левая рука Виктории скользит в волосы Мэллори, притягивая ее ближе, и меня пронзает горячая ревность, когда язык девушки, которую я люблю, язык, который я еще толком не попробовал, исчезает во рту той, другой. Проходит вечность, прежде чем она отстраняется и смотрит на Мэллори.

– Сделаешь нам что-нибудь выпить? – шепчет она, и Мэллори сразу откликается:

– Хочешь тройной, Ви?

Виктория кивает, и Мэллори уходит.

Теперь только мы.

Я и она.

Я открываю рот, чтобы заговорить, но Виктория быстро поднимает руку и запечатывает его.

– Ни звука, – хрипло произносит она, и я вспоминаю, что сам так говорил ей недавно.

Чувствую себя большим куском дерьма. Я так мало дал ей… ласкал ее, требуя, чтобы она вела себя тихо. Ставил ограничения… Мои губы для нее были недоступны, и она, должно быть, думает, что я хотел показать ей, как мало она для меня значит, хотя