Вот я для братца и расстаралась. Думала, ты рассиропишься, в карман своего папочки полезешь, если припечёт. А ты такая же идиотка, как и все — жилы рвала. А там как в бездонную бочку. Плюх — и дна не видно. Сколько ни вложи. Из постели в постель. Из истории в историю.

— Что ж ты так пенишься-то? — облизала сухие губы. Вот и конец всем тайнам с Егором Астаховым. Я не обольщалась на его счёт. И мосты сожгла, когда уходила. Прислушивалась сейчас к себе: так ли я поражена Ксенииным рассказом? Наверное, нет. Но лучше бы, конечно, не знать всех этих пикантных подробностей. Без них оставалась крохотная надежда, что… меня любили?.. Не так всё плохо и мерзко?.. Он даже не сам выбрал. За него постарались. Попользовались, как вещью.

— Потому что ты всё поломала, — плюётся Ксения, гневно сверкая глазами. Куда только её сонная неторопливость подевалась. — Думала, ты на худой конец к Крыске в карман залезешь. Обворуешь ради большой любви. И все поймут, какая ты святоша душевная. И этот ещё идиот. Влюбился, что ли. Как с тобой связался, притих. Даже лезть в вашу жизнь запретил.

Я смотрю на неё во все глаза. Как она бесится. Как выворачивается чуть ли не наизнанку.

— Ты спала с ним, — не обвиняю и не спрашиваю. Ксения дёргается, но у неё не хватает духу опровергнуть мои слова. — А знаешь, вы, наверное, достойны друг друга. Жаль, что он не понял и не оценил твоих выдающихся преимуществ.

Я ухожу. Мне больше нечего здесь делать.

— Учти! Когда останешься без работы, я позабочусь, чтобы тебя никуда и на пушечный выстрел не подпустили! Будешь улицы мести! — кричит она мне вслед.

Как бы отмыться от грязи, что на меня вылили?.. Пусть Ксения остаётся со своей злобой

Луноходом. Катятся к чёрту. Оба. Может, и хорошо, что её прорвало. Больше никаких тайн и недосказанностей. От грусти сжимается сердце. Это всё же кусок моей жизни — не переписать и не вычеркнуть навсегда. Урок, который я выучила. Или все же нет?..

Я вижу, как он бежит мне навстречу. Мой Драконище. Красивый. Ему так идёт строгий костюм. Волосы только растрепались, упали на глаза. И сейчас он похож на Илью — выглядит моложе, взволнованно.

— Ника! — о, он умеет реветь так, что содрогается воздух.

— Скажи, что это неправда, — прошу его, как только он подбегает ко мне. — Скажи, и я поверю. Я знаю: время на исходе, и знаю, что… «Слон» не сможет выполнить условие, которое ты поставил. Но я думала, мы стали тебе родными. Думала, он стоит того, чтобы дать ему шанс. Да что я говорю, ты и дал его — шанс. Ну, да, мы не смогли, понимаю. Но нельзя ж его, как использованную бумагу, в шредер. Он же живой. Мы все живые.

Он молчит. Но на лице его растерянность. Я вижу.

— Ника, Ник, успокойся. Пожалуйста, — касается осторожно моих холодных пальцев. Такой родной и горячий. Но я не спешу в его объятия. Потому что у него не то лицо.

— Скажи мне правду, — требую, освобождая руки и глядя ему в глаза. — Ты и не собирался отступать, да? Ты, как и планировал, провёл реорганизацию агентства?

— Да, — выдыхает он после заминки. Вечность и космос.

Метеориты и чёрные дыры.

Куда в этот раз меня засосёт? Куда бежать, где скрыться, чтобы пережить и боль, и предательство? Но я сейчас не думаю. Просто бегу. Так, что ветер свистит в ушах. Так, чтобы он не успел меня догнать и навешать лапши на уши.

Теряюсь в толпе. Скрываюсь в маршрутке. Пересаживаюсь бесцельно, на автомате. Ныряю в метро. Путаю следы, как раненая лисица. Кажется, я знаю, где смогу отсидеться и подумать. Зализать раны и решить, что делать дальше.