Дети смирились с тем, что у них отныне есть спутница. Элена, уже давно испытывавшая к девушке почти родственническое доверие, наконец-то смогла дать волю чувствам. Она самозабвенно рассказывала о Шамони, родном доме, матери, пустой голубятне недалеко от деревни, слепой собаке, которая любит их с Жаком больше всех остальных детей. Анна всё пыталась спросить, далеко ли ехать до их дома, но малышка не давала ей и слова сказать, рассказывая истории одну за другой и получая от этого куда больше удовольствия, чем все её слушатели. Она болтала безостановочно и с упоением, как самая настоящая женщина, разве что её речь пока ещё была по-детски простой. Жак относился к излишней разговорчивости сестры настороженно, точно предчувствуя худшее. Ему явно это не нравилось, тем не менее, он неохотно дополнял истории Элены, всё с тем же выражением недовольства на лице. Он уже не вслушивался в то, что говорила сестра, воспринимал звуки её голоса как простой шум, и негодование на его лице сменялось мученическим смирением. Сложно представить, о чём мог думать столь юный ум, однако, так или иначе, Жак воспринимал болтливость Элены как испытание или бремя, которое рано или поздно перейдёт на плечи страдальца, решившего породниться с их семьёй. Анна почти без труда могла представить себе повзрослевшего Жака: хмурого, молчаливого, способного изъясняться с помощью одной только мимики. Он будет немного диковат, склонен к паранойе, пожалуй, и будет ценить семью ровно настолько, насколько будет считать её своей обузой. Бывают дети, которые рождены быть взрослыми, Жак уже в тот момент был слишком взрослым, и Аннабелль испытывала жалость к нему.

Анна надеялась, что они успеют доехать до Шамони после заката, но до того, как совсем стемнеет. Однако их путь оказался намного короче – солнце только начало клониться к горизонту, когда лес перед путешественниками начал редеть, делая их путь всё свободнее. Вскоре всадники выехали на небольшую равнину, со всех сторон окружённую лесом, точно кольцом. В самом сердце её располагалось поселение. В нём было не больше двадцати домов, издалека казавшихся совсем крошечными и такими аккуратными, словно были нарисованы. Вокруг него раскинулись широкие поля, блестевшие золотом в лучах солнца. В шелестящих золотых волнах появлялись и исчезали люди, оставляя за собой след из срезанных стеблей. Через это огромное поле вела только одна тропа, недостаточно широкая для лошадей. Путники покинули седла и дальше медленно шли вперёд пешком, разминая затёкшие ноги. Кони, почуяв свободу, тут же скрылись в лесу.

Деревня была настолько недалеко от замка, что Анна поражалась, как никто не знал о том, что он существует. Очень странно работало заклятье ведьмы, то пропускавшее чужаков, то скрывавшее замок от любопытных глаз. «Потому что оно слабеет с каждой минутой, что ты сопротивляешься его власти»,— пронеслось эхом в её голове. Слышала ли Анна эти слова раньше или это был просто шелест ветра среди золотистых колосьев?

Дети уже убежали далеко вперёд по тропе, ведя руками по стеблям, заставляя их громко шелестеть. Анна пошла следом, высоко поднимая руки, чтобы не колоться о сухие колосья, но тем не менее, все её руки оказались покрыты красными точками, точно она шла по иглам. Колосья были всюду, даже в волосах, и Аннабелль останавливалась, чтобы достать их, а потом снова спешила догнать детей. Об их возвращении уже узнали в деревне, и все жители собрались на том конце тропы, ожидая брата с сестрой. О, Анна знала, что их ждёт: обвинение в жестокости, подробная история долгих поисков и всё в этом роде. Рослый мужчина с начавшей седеть бородой вцепился руками в собственные локти и посмотрел на детей; в его глазах полыхал гнев. Жак остановился перед ним, весёлость исчезла с его лица, он ответил мужчине не менее серьёзным взглядом, но, как правило, такое поведение ребёнка не вызывает ничего кроме умиления или ещё большего бешенства. Мужчина сжал челюсти так, что казалось, будто череп вот-вот не выдержит напряжения. Но данная ситуация вовсе не смутила Элену, радостно заявившую: «Мы нашли фею для мамы!». Сказав это с широченной улыбкой, она указала на Аннабелль, крайне неловко пробиравшуюся через колкие заросли пшеницы. В густой бороде мужчины на секунду появилась улыбка, гнев во взгляде немного унялся, но к нему почти тут же примешалось недоверие, стоило лишь Аннабелль предстать перед жителями Шамони.

Деревенские были совершенно обычным народом, казалось, его так же защищало заклятье, обрушившееся на замок, и жизнь шла своим чередом, обходя Шамони стороной. Это были мирные жители, совершенно не знавшие о революции, республике, умевшие только выращивать хлеб и продавать его в соседнем городке в дне пути от деревни. Казалось, они жили так ещё со средних веков, но жизнь их была настолько размеренной, что казалось невозможным упрекнуть их даже в вопиющей старомодности, и оставалось только позавидовать их неведению.

Аннабелль поздоровалась, несколько смутившись под десятками взглядов, сверливших её в абсолютном молчании. Только поля шумели вокруг, немного разбавляя напряжённую тишину.

— Меня зовут Анна, я лекарь из Имфи, — сказала она.

— Далеко же вы ушли, — произнёс грубым хриплым голосом мужчина, переведя взгляд с Аннабелль на детей. — Как это вы смогли пройти весь лес насквозь? — он недоверчиво посмотрел на них, и в его взгляде сквозила скрытая угроза. Анна вновь попробовала вмешаться.

— Мы встретились в лесу совершенно случайно. Я не смогла отказать им в помощи, когда узнала, в чём дело, — она подошла к детям и встала вплотную к ним, положив руки им на плечи.

— Да? — так же недовольно произнёс он. — Что ж, делайте своё дело, — слова звучали, как насмешка, и ножом полоснули по самолюбию Аннабелль. Она готова была ответить