стрелы, колчаны. Те охотно показывали и рассказывали, как это делается, наполовину знаками, но хирдманы прекрасно их понимали. Особенно сложно оказалось обозначить жилы с задних ног оленя, но Деневер справился и с этим. Велерад попросил лук попробовать, и все повалили на двор, где в дальнем конце была прибита к стене большая мишень из соломенных жгутов. В густеющих сумерках хорошей стрельбы не вышло, угры зазывали воеводских сыновей и отроков приехать к ним в стан под Витичевом, посостязаться в скачках и стрельбе. Одиннадцатилетний Свен взывал к Мистине умоляющим шепотом: «Фадир мин, мы поедем к ним? Поедем?»

Витляна слушала наряду с отроками, не менее жадно, но ее внимание относилось не к стрелам и колчанам, а к самим рассказчикам. Деневер то и дело поглядывал на нее, почти не скрывая, что ее присутствие так его воодушевляет. И еще до конца вечера Витляна с изумлением поняла, что ей нравится у мадьяр все: их черные косы, карие глаза, белые кафтаны с застежкой на самом плече, с узкими шелковыми запястьями широких рукавов, переплетенные ростки в узорах на их поясных сумках и рукоятях мечей. Даже запах их – дыма походных костров, степных трав и немного лошадей – казался приятным. Меч Варьяша имел клинок от корляга, но с рукоятью, как у сабли; это даже Мистина увидел впервые и тоже попросил «повертеть». Этим искусством он славился с молодых лет; немножко приноровившись, показал, как умеет крутить мечом вокруг себя, когда рукоять как будто невидимой петлей привязана к кисти руки и послушно следует за ней. И Деневер еще раз воскликнул: «Эз надьон аллат!» так пылко, что даже Мистина, кажется, был польщен.

– Смотри, они как день ясный и ночь темная! – шепнула ей Величана, показывая на Деневера и Торлейва. Эти двое сидели на помосте друг против друг, одинаково подогнув под себя ноги, и толковали то о костяных накладках на лук, то о гнезде «большого папы», где он выводит «малых пап», и даже изображали, вызывая хохот зрителей, как тот при этом хлопает крыльями и кудахчет. – Солнышко и Месяц!

Витляна кивнула, невольно отмечая: при всей признанной в Киеве красоте Торлейва, его светлые волосы и голубовато-серые глаза кажутся ей бледным и невыразительными рядом со смуглой кожей, черными косами и яркими карими глазами Месяца-Деневера.

Утром Витляна проснулась даже раньше обычного, оделась и побежала в поварню с таким чувством, будто сегодняшняя каша и блины должны быть самыми лучшими за год. Когда вышла опять во двор, взгляд ее как-то сразу выхватил Деневера в толпе отроков, умывавшихся у колоды; теперь он был без кафтана, и ее обдало внутри жаром от вида его смуглых литых плеч, черного волоса на груди, и какие-то косточки-обереги на шее показались полными особой силы; она даже зажмурилась, будто боялась ослепнуть. Открыв глаза, встретила его веселый взгляд; вода текла по его лицу, концы черных кос тоже намокли, а глаза сияли такой радостью, будто к нему навстречу вышло солнце. Против воли Витляна улыбнулась – и разглядела, хотя между ними было шагов десять, как Деневер быстро подмигнул ей левым глазом. Чуть-чуть, один намек на то, что этот привет предназначен только ей. С его стороны было дерзостью подмигивать дочери такого знатного господина, как Мистина, но этот луч, соединивший их глаза, проходил над обычаем, как свет над водой.

Проследив, как подают на стол, Витляна ушла назад в поварню. Ее трясло от волнения, сердце щемило. Сейчас мадьяры закончат есть и уедут. Они останутся близ Витичева на какое-то время, может, даже на пару месяцев, пока не распродадут лошадей, но поедет ли Мистина к ним, возьмет ли ее с собой, увидит ли она Деневера еще когда-нибудь – знают только суденицы. Может быть, никогда она его больше не увидит, и надо пойти в гридницу, пока еще он здесь… Но она не шла, новое чувство разрывало грудь и лишало сил. Чем лучше Витляна осознавала мощь этого нового чувства, тем сильнее оно ее пугало своей неодолимостью. Она-то думала, что обладает таким же крепким сердцем, как отец, что никакому молодцу ее не смутить. Мало ли она их видела, от Киева до Пскова! Но ни у кого из тех молодцев не было таких живых карих глаз, таких черных бровей, похожих на раскинувшую крылья хищную птицу, такой теплой смуглой кожи. Если она вернется в гридницу, весь дом поймет, что с ней происходит. А этого нельзя допускать – она ведь обручена с Унегостем Вуефастичем, отцы ударили по рукам… При мысли об Унегосте Витляна невольно скривилась – вспомнились сушеные жабы, – но обручение ведь сохраняет силу. Отец не возьмет слово назад.

Мысль эта была что стрела, сбившая на лету птицу-мечту. Разом обессилев, Витляна села на край скамьи и сидела, сама не зная, чего теперь хочет. Пока не пришла Величана и не окликнула ее:

– Где ты? Они уезжают.

Так сказала, будто все ей ясно. Витляна все же встала и вышла во двор, где угры садились на коней. Деневер, уже в седле, оглянулся, увидел ее и ловко поднял коня на дыбы, приветствуя ее на прощанье.

– Шок шикерт![103] – крикнул он и быстро прижал сжатую в кулак правую руку к сердцу.

И поехал следом за Варьяшем – прочь со двора.

Вот они уехали, затих за воротами стук копыт. Отроки и прочие расходились по своим делам. Витляна оглядела знакомый с рождения двор – так, как будто он находится от нее за десять переходов, как будто она видит его впервые.

Может, это сглаз? Карие глаза, глаза чужаков, кому сглазить, как не им? Черные длинные косы – нити судьбы воина, что живет в воле богинь, прядущих долю и недолю. Может, вот так на ней сказались те сушеные жабы – лишили воли и здравого рассудка?

Но никогда Витляна не слышала, чтобы от порчи где-то внутри поселялся жаркий ком сладостного света.

– Шок шикерт… – прошептала она, мысленно следуя за всадниками по тропам от Киева на полудень, и эти странные слова виделись ей нитью, что будет соединять ее и Деневера, как бы далеко тот ни ускакал.

Глава 22

Утром, выйдя из избы, мать Платонида обнаружила посреди двора дохлого пса – закинули с торжка через тын. Костреца, челядина, отправили вынести собачий труп в овраг подальше, но к полудню за воротами, между двором и церковью, снова собралась угрюмая толпа. В тын и ворота иерейского двора полетели камни, поленья и дохлые крысы. Прослышав об этом, Эльга