― Что бы ни задумала Сабина, это слишком опасно. Скажи ей, чтобы она все отменила.

― Извини, друг. Колеса уже в движении. ― Уходя с граблями, Фольк бросает через плечо: ― Завтра вечером. Последняя камера.

***

Весь этот день и весь следующий я ― клубок нервов. Кровь застывает в венах при одной мысли о том, на какой риск идет Сабина, и меня убивает то, что я абсолютно ничего не могу сделать, чтобы остановить ее. Она должна держать себя в руках и не бесить Райана.

Но я знаю свою маленькую дикую кошечку ― она ни перед кем не опускает голову. И, да помогут мне боги, я обожаю ее за это.

На ужин нам дают редкое угощение ― половину запеченного цыпленка и целую бутылку вина на каждого, что приводит бойцов в достаточно хорошее расположение духа, когда мы возвращаемся после второго дня тренировки на арене. Я проталкиваюсь локтями вперед, чтобы проскочить в последнюю камеру, но меня опережает капитан.

Мне приходится отдать ему бутылку вина, чтобы получить камеру, он соглашается, но в его глазах блестит любопытство.

Я шагаю, бросая взгляды на высокое окно камеры, пока сумерки не сменяются ночью. Затем, когда я уже практически вытоптал дорожку в каменном полу, я чувствую знакомый аромат масла гвоздики, что может означать только одно.

Проведя рукой по лицу, я бормочу проклятия под нос.

― О, черт, маленькая фиалка. Что ты творишь?

Раздается женский смех, и вскоре его слышат и другие заключенные. Они подходят к решеткам своих камер, вытягивая шеи.

― Сегодня мы вас порадуем, мальчики! ― хрипит Джоки. ― Подъем боевого духа в дни, предшествующие Турниру! Вы можете отблагодарить меня, устроив хорошее шоу перед смертью, а?

Моя камера наполовину скрыта за углом, и только часть решетки видна из коридора. Я крепко хватаюсь за нее, пристально вглядываясь в темноту, ожидая увидеть хозяйку шагов, которые я уже узнал.

Мадам Анфрей из «Бархатной лисицы» входит, звеня своей украшенной драгоценностями шалью и обмахиваясь шелковым веером.

― Мои храбрые воины! О, столько здесь тестостерона, я могу кончить от одного глубокого вдоха!

Отвращение поднялось бы по моему пищеводу, если бы я не был так сосредоточен на коридоре за ее спиной.

― Дамы, вперед! ― Мадам Анфрей щелкает пальцами, и парад шлюх входит за ней в зал. Их четырнадцать ― по одной на каждого мужчину, даже на мальчиков с фермы. Похоже, двум женщинам-бойцам не повезло. Не мое дело, но вряд ли это справедливо.

Мои глаза лихорадочно, методично ищут в тусклом свете.

И наконец ― вот она.

Выходит из-за угла, настолько пропитанная гвоздичным маслом, что мне приходится узнавать ее по шагам, а не по запаху. Она одета в костюм крылатой леди, который обычно носит шлюха по имени Матильда. Дешевый светлый парик, пушистые крылья из куриного пера. Платье, открывающее каждый дюйм ее бедер. На ней столько косметики, что если бы я не знал ее лицо наизусть, то принял бы ее за незнакомку.

Спрятана у всех на виду.

Капитан протягивает руку между прутьями, пытаясь ухватить Сабину, но мадам Анфрей плавно проталкивает ее по коридору в мою сторону.

― Ты, Матильда. Последняя камера там, в углу.

Вместо нее она хватает пышногрудую кудрявую шлюху и подталкивает ее к капитану. После двух бутылок вина он с радостью ухватится за любую грудь, которая окажется перед ним.

Джоки отпирает одну за другой наши камеры, одаривая меня дополнительным взглядом.

― Не унывай, Вульф, мой мальчик. Никаких обид, видишь? Посмотри, что я делаю для вас. А ты как-то пытался сказать, что я не похож на отца.

Мне хочется думать, что у моего настоящего отца, каким бы отпетым ублюдком он ни был, хватило бы ума не поощрять своего сына трахаться с проститутками. Но я должен быть честен ― скорее всего, он был кем-то вроде Джоки.

Однако как только Сабина подходит к моей камере, все мысли о Джоки или ублюдке, от которого забеременела моя мать, исчезают.

Потому что, гребанные боги.

После нескольких недель, проведенных в этой адской дыре, не чувствуя ничего, кроме запаха немытых тел, не слыша ничего, кроме хриплого смеха Джоки, Сабина Дэрроу ― это видение.

Отвернув лицо от Джоки, она, словно стесняясь, проскальзывает в мою крошечную камеру. Джоки захлопывает дверь, еще раз подмигивает мне, а затем разражается шакальим смехом.

Мои глаза закрываются, потому что на мгновение я хочу позволить своим чувствам впитать ее.

Затем я прижимаю ее к стене.

― Сабина, ― низко рычу я. ― О чем, черт возьми, ты думала?

Она моргает своими длинными, накрашенными ресницами, и весь гнев вытекает из меня, как весенние ручьи. Я остаюсь обнаженной пустошью, умоляющей о прикосновении теплого солнца.

― Ты думаешь, я просто позволю тебе умереть? ― шепчет она.

― Кто говорил о смерти? ― Мой голос едва слышен, я слишком очарован ее красотой, чтобы думать о чем-то еще ― например, о собственной жизни. ― Ты не веришь, что я могу победить?

― Верю, если бы это был честный бой. Но я не буду ничего оставлять на волю случая. У тебя есть враги, Бастен. Если Райан не хочет твоей смерти, то лорд Берольт точно хочет. Да и этот старик, похоже, неравнодушен к тебе, судя по тому, что я слышала, когда он шептался с мадам Анфрей, пока мы ждали у входа. Любой из них может устроить ловушку.

Мои мысли замирают, потому что никогда прежде никто не беспокоился о моей жизни. В моей груди все смягчается, а в глазах ― щиплет от чертовых наворачивающихся слез. Ради всего святого, что эта женщина делает со мной?

Я-то думал, что мне достаточно лука на спине и эля в руке, но тут появилась Сабина и показала мне, что я жил в пещере, не зная, что