Шрифт:
Закладка:
«Мам, иди отдыхай», — хотел сказать Боря, но не сказал: почему-то было очень стыдно сказать это — ведь никогда не говорил. И разве дело только в отдыхе? Он не знал, что делать. Он вышел на кухню и увидел ведро, полное мусора. Он схватил его и побежал на лестничную площадку к мусоропроводу. И услышал сзади мамин голос: «Ну что ты, Боря, я сама», — и ему стало ещё хуже, ведь это была такая мелочь. А что же не мелочь? Что настоящее?
И Боря спросил:
— Может, купить надо чего?
— Всё есть, — ответила мама, — и хлеб, и масло… Вот, правда, картошки маловато. Но ничего, авось до завтра хватит. Да и тяжёлая она…
— Давай я сбегаю, — сказал Боря. — Хоть десять кило…
— Ну да! Не донесёшь… Лучше отдыхай… Ты уроки сделал?
— А я ему помогу, — тут же вмешался Костик.
— Без тебя справлюсь.
— Ну возьми и меня, Борь, мне скучно без тебя, — захныкал Костик, и пришлось отправиться в магазин вместе с братом.
Боря приволок целых двенадцать килограммов картошки, и мама заохала, увидев, как глубоко врезались в его пальцы ручки авоськи, оставив белые следы.
— Жив ещё? — Мама пристально посмотрела на него.
— Тоже скажешь! — немножко даже обиделся Боря. — За кого ты меня принимаешь? Что ещё сделать?
— Ничего больше не надо, Боря… Что это с тобой?
— А что?
— Да я так… Ничего… Ну иди к себе, поиграй с Костей.
Уходить не хотелось, но Боря ушёл: ничего стоящего ведь не сделал, а надо бы что-то сделать. Но что и как? Вон какое у мамы замученное лицо; это не только потому, что у неё много дел… Боря ушёл, и на сердце у него стало немного легче — совсем немножко! Но голова была ясная, спокойная. Однако не прошло и получаса, как опять в сердце пробилась и застряла какая-то тревога.
Боря уже догадывался, в чём дело. Но так не хотелось, так боязно было звонить в её дверь — это ведь не к Геннадию и не к Александре Александровне… А надо было… Иначе не будет ему радости и веселья…
Надо!
И на следующий день, в воскресенье, Боря сказал брату:
— Может, к Наташке сходить?
— Идея! — закричал Костик. — Она так будет рада!
Боря слегка насторожился:
— Это почему же?
— Потому! — выпалил Костик. — Ты ведь давно у неё не был…
— А ты откуда знаешь?
— Хочешь, пойдём вместе?
— Нет, ты скажи, откуда ты знаешь, что я давно у неё не был?
— Да ничего я не знаю… Просто так сказал…
— А-а-а, — немного успокоился Боря, но решил ни в коем случае не брать с собой брата: не к старушке ведь идёт и делать ему там нечего.
Но как пойти к ней? Что сказать? Как объяснить всё? Может, на улице случайно встретится. Там всё проще…
— Пойду прогуляюсь, — сказал Боря.
— А мне можно?
— Иди.
В самом деле, пусть идёт, на улице он не помешает.
Они вышли. Было свежо, солнечно и не очень шумно. Костик шёл рядом с ним и не мешал думать. А внутри по-прежнему что-то жгло и жгло Борю, и ему казалось, что в жизни его всё не так, что он чёрствый, жестокий и никчёмный человек. Чего-то основного, большого и главного он не сделал и даже не знал, что это и как это можно сделать…
Наташка всё не попадалась. «Ну и не надо! — подумал Боря, шагая к дому. — Если она не встречается мне, то я сам пойду к ней… Да-да, пойду!»
Глава 32
«Это я, Боря…»
Дома Боря стал разыскивать во всех углах и на полках Наташкины книжки — набралась целая стопка, — бутылочку с чернилами для авторучки, которую вот уже месяц не возвращал, и чернил за это время уменьшилось ровно наполовину; сунул в карман её складной ножичек с синей перламутровой ручкой, рогатого чёртика на резинке и решительно пошёл к двери.
— Ты куда? — догнал его голос Костика.
— Скоро вернусь.
— А я? Возьми и меня… Ну возьми!
— И не проси.
— Ну, Борь… Как шёл к Гене и к бабушке, так я был нужен…
— Не могу.
Боря вышел из квартиры и пошёл к Наташкиной двери. В одной руке он держал её книжки, другой потянулся к кнопке звонка и услышал, что Костик вышел из квартиры и стал возле лифта.
— Борь… Всегда ведь брал… Возьми!
— Уйди!
— Кто там? — громко спросила Наташка.
Боря открыл рот, но что-то внутри заело, и он какое-то мгновение стоял с разинутым ртом и не мог произнести ни звука.
Потом произнёс:
— Это я, Боря…
Дверь открылась, и он ступил через порог. Глаза его встретились с её глазищами, удивлёнными и немигающими. И в них блеснула радость:
— Борь, ты?
Как будто сама не видела — или не верила? — что это он. Или, чёрт побери, он всё ещё не похож на себя?
На кого же он тогда похож?
— А кто же? — спросил он. — Кто, если не я?
— Но ты… ты такой красивый! Ты…
— Откуда ты взяла? — сказал Боря. — Какой был, такой и есть!
— Нет, совсем не такой… Ты и раньше был… но сейчас не сравнить… Я так и знала! Посмотри! — И она протянула ему круглое зеркальце, и Боря не узнал себя: это был он — и совсем не он! И глаза, и нос, и губы — всё прежнее и всё другое! Встреть он себя на улице — не сказал бы, что это он, Боря Крутиков: в глазах — блеск, спокойствие, сила, на губах — улыбка, и никакой суеты в лице!
— Выдумываешь ты всё, — сказал Боря.
— Нет, Боря, правда… Я ведь всегда знала, что ты такой… Другой, чем кажешься, что Глебу далеко до тебя и что у вас с ним всё было случайно и не по-настоящему…
— Ты о
