– А ты флиртуешь? – спросила Офелия. Скорее всего, да: иначе зачем она брызгается духами? Зачем раскачивает своим спелым молодым телом, будто груша на ветке, каждым движением зазывая сорвать ее и съесть?

– Нет, конечно. – Вспышка, возмущенный

взгляд. Совсем как Линда: та всегда отрицала на словах, хотя ее бедра говорили совсем другое. Но это была не Линда. – Ну… может быть. Но не всерьез, понимаете? У нас ведь совсем другая культура. – Снова этот снисходительный тон. – Мы живем по другим правилам… – Как будто человеческая натура способна измениться для ее удобства, как будто мужчины – не животные, в которых природой заложено реагировать на запахи и движения. – Один из них мне и правда нравится, так почему бы ему не намекнуть? Но я бы не назвала это флиртом.

– Ты с ним спишь?

Девчонка вспыхнула и нахмурилась.

– Какое ваше… – Она вдруг осеклась, и лицо ее переменилось, словно кто-то провел пальцем по влажной глине. – Привет, Кира. Как твои исследования?

Офелия подняла взгляд на другую женщину. Старше этой девочки и не такая беспечная, но все равно молодая в глазах Офелии. Она была чем-то недовольна; Офелия подозревала, что дело в девчонке.

– Общий сбор через двадцать минут, Билонг, и от тебя ждут результаты предварительного анализа…

– Но я не… Еще слишком рано… У меня только сырые данные…

– Значит, представишь сырые данные. – Кира стояла перед ней, грозная, как штормовая туча; наконец девушка отлипла от забора и зашагала прочь, прямая как палка.

– Вы что, сердитесь? – Офелия прислонилась к нагретой солнцем стене и постаралась принять глупый вид.

– Она не должна тратить время на разговоры с вами. У нее полно работы.

Офелия ждала. Она много раз видела, как точно такой же трюк проделывали старшие дети: их целью было вовсе не прогнать младших, а завладеть вниманием матери или бабушки самим.

Кира выразительно вздохнула, и Офелия поняла, что очередных откровений не избежать. Она прикрыла веки. Может быть, Кира передумает, если ее конфидентка будет выглядеть как дура.

– Вы не болтливы, – сказала Кира.

Ошибка. Этой женщине хотелось излить кому-то душу, а для такой цели лучше молчаливой глупой старухи не найти. Офелия открыла глаза, но изображать словоохотливость было поздно. Уголки губ Киры дрогнули.

– А еще мне кажется, что вы и вполовину не так глупы, как притворяетесь. Глупая женщина не протянула бы столько времени одна.

Проницательное, хотя и нелестное наблюдение. Хоть бы раз в жизни ее увидели такой, какая она есть, а не такой, как рисует их воображение.

Она глянула на Киру. Короткие волосы, уложенные в элегантную прическу; гладкая молодая кожа, едва тронутая первыми морщинами. Кто же она такая?

– Я не считаю себя глупой, – сказала Офелия.

Кира распахнула глаза и тут же прищурилась.

– Это видно. Но я все-таки не понимаю, почему вы решили остаться.

– Это видно, – сказала Офелия ей в тон. – И не поймете, вы слишком молодая.

– Вы не хотели умереть на корабле, в заморозке?

Офелия раздраженно пожала плечами. Молодые люди все сводили к смерти; они были ею одержимы. Она попыталась объяснить:

– Дело не в смерти, а в жизни. Здесь я могла жить в одиночестве…

– Но в изоляции выжить невозможно, – перебила Кира. Не в первый раз, как и ее товарищи. – Вам, наверное, было ужасно одиноко. Повезло, что появились автохтоны.

Доказывать, что ей вовсе не было одиноко, казалось бессмысленно. Офелия уже пробовала – и помнила их жалостливые, понимающие взгляды.

– А может, я просто сумасшедшая.

– В вашей характеристике ничего такого не упоминается.

Выходит, они залезли в ее личный файл. Этого не делала даже она сама. Офелия снова начала закипать. Какое право они имели?! Они ей никто: ни родные, ни друзья, ни соседи, – и она ничем им не обязана.

– Это… ненормально, – сказала Кира. – Это ваше желание… остаться единственным человеком на планете… Оно ненормально.

– Получается, что я ненормальная, – сказала Офелия. Она уже поняла, что с этой женщиной молчание не работает.

– И все-таки почему?

Офелия передернула плечами.

– Предыдущие ответы вам не понравились; вы сказали, что я ничего не понимаю. Мне сказать правду или попытаться угадать, какую неправду вы хотите услышать?

У Киры округлились глаза. Не ожидала, что старуха умеет кусаться?

– Не нужно так… так горячиться. Я просто спросила. – Голос ее звучал оскорбленно. Хорошо. Пусть оскорбляется на здоровье.

– Я хотела остаться одна. Я не бывала в одиночестве много лет. Я не страдала от одиночества ни в детстве, ни теперь.

Кира едва заметно встряхнула своей безупречной стрижкой, отвергая такое объяснение.

– Это потому что здесь умерли ваш муж и дети? Вы не хотели их оставлять?

Офелия вздохнула и, оттолкнувшись от стены, медленно выпрямилась. Эти люди были почти такими же чужими, как существа, но, в отличие от существ, даже не пытались ее понять.

– Чтобы услышать, надо слушать, – сказала она, для пущей убедительности подергав себя за ухо. Они все равно сделают свои выводы, и, что бы она ни сказала, ее слова ничего не изменят.

Она обогнула дом и вышла на луг. Кира поплелась было за ней, бормоча что-то невразумительное, но быстро отстала. Офелия не оборачивалась, но спиной еще долго чувствовала ее тяжелый взгляд.

Оказавшись в благословенной тишине, среди овец, не обращающих на нее в это время дня никакого внимания, Офелия превратилась в невидимку для остальных людей. В принесенную с собой корзину она собрала овечий навоз и разложила его вдоль внешней кромки луга, поддерживая терраформирующие травы смесью бактерий и грибов, чтобы местные виды не проникли на пастбище.

Пришельцы не выносили навоз и все, что пахло жизнью или, как они выражались, «воняло органикой». Они старались держаться подальше, когда она занималась грязной, по их мнению, работой. Первый восторг от свежих помидоров сменился отвращением, когда они узнали, что Офелия не стерилизует коровий и овечий навоз и кухонные отходы, которые шли сперва в компостную канаву, а потом в почву. Они больше не угощались помидорами и отказывались от прохладительных напитков – хотя рвали фрукты, которые потом тщательно мыли на кухне в центре.

Офелии надоела их брезгливость, надоела постоянная суета, надоело то, как они перебивают ее, не извинившись, отвлекают разговорами, а когда им наскучит общение, уходят, не попрощавшись, словно забыв о ее существовании. В огороде копились дела, требующие ее внимания; она не могла ни шить, ни вязать, ни мастерить украшения, когда в любой момент ее могли прервать с выражением лица, в котором явственно читалось