В первом случае город, «построенный из древесины со всей России», тщательно распланирован и «корреспондирует с логикой драмы и жанром фэнтези». А по поводу второй характеристики Сахарова процитировала Кусакову, которая заметила, что добавила зданиям цвет «под дерево», чтобы создать ощущение тревоги, вторжения зла и одновременно героического воодушевления633. Но в конечном счете, считает Кусакова, зритель оценивает работу художника, только если не замечает ее; то есть лучшая декорация та, что органично вписывается в нарратив.

Что бы ни говорила о своем творчестве Кусакова, декорации к «Волкодаву» больше соответствуют мнению Ч. С. Таширо, одного из немногих ученых, занимающихся искусством декораций. Исходя из принципов теории описания декораций Чарльза и Миреллы Эффрон, рассматривающих декорации по шкале от «денотации» (в основном невидимой) до изощренной имитации (подчеркнуто заметной и усиливающей воздействие фильма на зрителя), Таширо утверждает, что декорации могут и выходить за рамки нарратива634. Художник, напоминает Таширо, пытается создать иллюзию реальных объектов. Другими словами, задача дизайнера состоит в том, чтобы на основе вымышленного сюжета, придуманного сценаристом и реализуемого режиссером, сделать фильм «реальным». Делая нереальное реальным, художник создает в фильме «эффект реальности», что представляет собой особенно сложную задачу при постановке исторических (и фантастических) фильмов635. Никто не справился с этой задачей лучше Людмилы Кусаковой. В советское время она создавала костюмы для «Анны Карениной» (1967), «Чайковского» (1969), «Дяди Вани» (1970). Кроме того, она делала декорации для «Города Зеро» Карена Шахназарова, «Цареубийцы» (1991) и, как уже было сказано, построила Москву 1905 года для «Всадника по имени Смерть». Кусакова создала облик целого ряда исторических фильмов.

В этом плане локации «Волкодава» не столь фантастичны, но они укладываются в аргументацию Майлса Балфа, что «фантастические тексты и ландшафты <…> располагаются внутри социальных, географических и культурных дискурсов и вписываются в них»636.

Лебедев высказался в подобном же ключе, отметив, что «Волкодав» «основан на славянских обрядах, традициях и поведении». По его мнению, это одновременно «культура славянского VIII века» и «совершенно современная история», наполненная «любовью, преданностью и предательством»637.

Галирад Кусаковой очень похож на славянские города, включенные в квазиэтнографический труд Семеновой «Мы – славяне!». Семенова показывает там деревянные храмы, мощенные деревом мостовые и «типичные» деревянные жилища славян дохристианских времен638.

Таким образом, Кусакова, подтверждая слова Таширо, сделала фантастический мир реальным, и неслучайно на «Мосфильме» используются две ее декорации (Москвы 1905 года и Галирада) для съемок все новых фильмов и для показа экскурсантам.

Вымышленная история «Волкодава» стала частью реальной истории возрождения российского кино. И фантастические декорации Кусаковой используются теперь в исторических фильмах, в том числе в телесериале из времен московского правления Ивана Грозного. Можно сказать, что Галирад – это и декорация Кусаковой к событиям 1905 года, только за несколько столетий до них. То и другое визуализирует вновь обретенную Россию.

Значения Галирада и фэнтези

Критики в основном отрицательно отнеслись к этому блокбастеру. Так же, как и большинство зрителей: почти 2000 из них оценили фильм на «Кинопоиске» в среднем отметкой 4,4/10639. Многие зрители сочли, что он недотягивает до адаптаций Толкина Питером Джексоном. Многие раскритиковали и декорации, которым в прессе было уделено особое внимание. «Когда увидела декорации города, мне плакать захотелось», – написала Анга. «Я понимала, что в древности люди жили в суровых условиях, но они не могли жить в таких хибарах, какие нам показали на экране», – добавила она640. Зрители называли декорации «отвратительными», «стыдными» и «эпигонскими». Критические стрелы главным образом были направлены вообще на саму возможность адаптировать роман Семеновой; обсуждался и вопрос о том, является ли фэнтези «русским» жанром.

Примерно в этом же ключе критиковали фильм и журналисты. Валерий Кичин сетовал на то, что «фэнтези» под влиянием «Звездных войн» и «Властелина колец» становится придатком спецэффектов, в отличие от советской классики, «Аэлиты» (1924) и фильмов Тарковского. Зато «катаклизмы, переживаемые космическими империями, совпадают с катаклизмами, которые пережила советская империя». Это значит, что советская культурная продукция вроде «Аэлиты» уступила место новым культурным формам и культурным смыслам. Фэнтези стало жанром, приписываемым визуальным эффектам, и, следовательно, таким, каким ему назначил быть Голливуд. Как писал Кичин, при новой форме (использовании спецэффектов) голливудские блокбастеры сохраняют универсальные человеческие ценности, а российское кино как раз увлеклось срочными поисками национальной идеи. Голливуд встроил современные ценности в мир будущего, а у российского кино не получилось заглянуть в будущее, и вместо этого оно обратилось в поисках смыслов в прошлое.

Кичин сравнил «Волкодава» с такими фильмами, как «Остров», хотя в первом случае речь идет об использовании прошлого дохристианских времен и корней славянства, представленных в виде «российского эпоса». Проблема в том, указывает Кичин, что это делается не по принципам Протазанова или Тарковского, а по-голливудски и походит на попытки хрущевского времени «догнать и перегнать»641.

Большинство критиков в той или иной мере согласились с оценкой Кичина. По мнению Ирины Любарской, попытка «догнать и перегнать» Голливуд не удалась, поскольку фильму не хватило самой русскости. Вместо того чтобы обратиться за опытом к русским сказкам (в качестве примера она приводит фильмы Александра Птушко), Лебедев предпочел копировать «Конана-варвара», «Звездные войны» и прочую американскую фантастику. Высоко оценив возрождение российского мастерства в области искусства декораций и костюмов, она при этом назвала декорации Галирада исходным пунктом, с которого фильм пошел в ложном направлении: «они слишком далеко зашли с этим патриотизмом», стараясь, чтобы фильм визуально и акустически оказался слишком голливудским, и он стал недостаточно русским642. Отсюда и неудача с передачей «русского духа», так что новой российской ролевой моделью остается Данила Багров643.

Одну из немногочисленных положительных рецензий написала Мария Кириллова, отметившая три главных важных достоинства фильма. Во-первых, «славянская мифология» в большей мере открывает «русскую душу», чем другие новые фильмы и телесериалы. Во-вторых, впервые осуществлено освоение нового жанра «славянского фэнтези», и это хорошо, хотя время покажет, каковы будут дальнейшие результаты этого прорыва. И в-третьих, это построенный Кусаковой «чудо-город», сравнимый с ее декорацией к «Всаднику по имени Смерть»644.

Диляра Тасбулатова в достаточно прохладной рецензии отметила как отрицательный факт «нарративные блуждания» Лебедева, а вот костюмы и декорации Кусаковой назвала «вдохновенным спектаклем». Она