будущего изгнанника Николая Тургенева, «к концу царствования Александра общественное мнение обнаруживало много больше либеральных стремлений, чем в начале; но тогда император уже не сочувствовал им: народ пошел вперед, государь же, наоборот, подвинулся назад».Подробнее на эту тему

Давыдов М. А. «Оппозиция Его Величества». Дворянство и реформы в начале xix века. М., 1994.

Лапин В. В. Семеновская история: 1618 октября 1820 года. Л., 1991.

Мироненко С. В. Самодержавие и реформы. Политическая борьба в России в начале xix в. М., 1989.

Сафонов М. М. Проблема реформ в правительственной политике России на рубеже xviii и xix вв. Л., 1989.

Сахаров А. Н. Александр i // Российские самодержцы. М., 1993. С. 1490.

Чибиряев С. А. Великий русский реформатор: Жизнь, деятельность, политические взгляды М. М. Сперанского. М., 1989.

1824. «Мыслящие восстали…»

В марте 1824 г. в Петербург приехал командир Вятского пехотного полка, 30-летний полковник Павел Пестель. Этого человека в столице хорошо знали: сын жестокого и властного генерал-губернатора Сибири, «сибирского сатрапа», как называли его современники, блестящий выпускник Пажеского корпуса, герой Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов, он уже семь лет был заговорщиком. К моменту приезда в столицу он еще и бесспорный лидер тайного Южного общества, действовавшего на значительной части Украины и в Бессарабии.

Главной целью его визита была попытка объединения Южного общества с петербургским Северным обществом. Кстати, оба названия условны, так как были даны во время следствия и по географическому принципу теми, кто вел допросы; впрочем, сами декабристы к ним привыкли и нередко использовали в своих воспоминаниях. Для объединения предстояло прежде всего договориться с лидером северной организации – 28-летним штабс-капитаном Гвардейского генерального штаба Никитой Муравьевым. Муравьев, один из основателей российских тайных обществ, происходил из семьи известного писателя, друга Карамзина и попечителя Московского университета Михаила Муравьева, сам окончил Московский университет и тоже был героем заграничных антинаполеоновских походов. В прошлом Никита Муравьев был другом и единомышленником Пестеля, а теперь стал его политическим оппонентом.

Начались знаменитые петербургские «объединительные совещания» 1824 г. Для декабристских организаций это была важнейшая веха, развилка, от которой зависело будущее движения.

Если бы удалось объединить общества, установить дату выступления (на чем настаивал Пестель), выработать единый план «военной революции» и действий после захвата власти, то тогда резко возросли бы шансы на успех восстания и начало радикальных реформ. Неудача же значительно ослабляла и без того разрозненные силы заговорщиков. Ситуацию осложняло то обстоятельство, что Северное общество изначально строилось на принципе противопоставления идеям и планам южан и их лидера, а борьба людей в заговоре была не менее, а порой и более острой, чем столкновение программ. Пестель, собираясь в Петербург, предвидел сложность стоявших перед ним задач и говорил своему соратнику Сергею Муравьеву-Апостолу (дальнему родственнику руководителя Северного общества), что «более всего ожидает сопротивления на счет принятия «Русской правды», тем паче, что в Северном обществе существует конституция, сочиненная Н. Муравьевым». «Русская правда» предусматривала установление в постреволюционной России республики, в то время как Никита Муравьев был сторонником конституционной монархии.

Однако реальный ход переговоров оказался иным, не таким, каким он виделся Пестелю до его приезда в Петербург. Сразу же выяснилось, что программные расхождения не столь велики, они касались скорее формы, нежели существа дела. И преодолеть их было вполне возможно. Тем более что «Конституция» Никиты Муравьева, в отличие от «Русской правды», не была официально утвержденной программой Северного общества.

Давний заговорщик и один из директоров Северного общества князь Евгений Оболенский был согласен с республиканскими идеями «Русской правды», другой директор, Трубецкой, «то был согласен на республику, то опять оспаривал ее», и даже споры с Никитой Муравьевым не выявили принципиальной разницы во взглядах. Муравьев, по словам Пестеля, отзывался «с сильным негодованием» о членах императорской фамилии и утверждал, «что монархические формы» даны им (Муравьевым) своей конституции «ради вновь вступающих членов». Да и сам Пестель ради объединения был готов отказаться от собственной республиканской программы (по словам Трубецкого, «показал вид, что убежден нами, и что в России конституционное правление не иначе может быть, как монархическое»).

Гораздо более сложными оказались переговоры о конкретном плане действий по захвату власти и введении нового строя. План Пестеля предполагал, во-первых, цареубийство, причем в исполнении своеобразного «отряда обреченных» («избранные на сие должны находиться вне общества, которое после удачи своей пожертвует ими и объявит, что оно мстит за императорскую фамилию»). Во-вторых, предусматривалось введение диктаторского Временного верховного правления (только из заговорщиков) с неограниченной властью, которое «приняв присягу от Синода, Сената и всей России, раздав министерства, армии, корпуса и прочие начальства членам общества, мало-помалу… будет постепенно вводить новое образование». Сам Пестель видел себя одним из диктаторов, а бывшее тайное общество – своего рода кузницей кадров и «номенклатурой» новой России – «никто, не поступив предварительно в оное, не должен быть облечен никакою военною или гражданскою властью». Таким образом, из тайного общества получалась фактически политическая партия, которая захватывает власть в стране и удерживает ее с помощью военной силы до тех пор, пока революционные преобразования не станут необратимыми.

Планы Муравьева были совершенно иными. Во-первых, распространить «между всякого состояния людей «Конституцию», произвести «возмущение в войске» и обнародовать текст конституции. Во-вторых, по мере военных успехов «во всех занятых губерниях и областях приступить к собранию избирателей, выбору тысяцких, судей, местных правлений, учреждению областных палат, а в случае великих успехов – и Народного веча». Именно оно должно было договориться с царем, решить вопрос о форме правления и принять или отвергнуть муравьевский конституционный проект. Это был план гораздо более демократический, но и гораздо более трудный в исполнении. В отличие от пестелевской военной диктатуры он предусматривал на переходный период своеобразную национальную ассамблею, решения в которой принимались бы большинством голосов. Однако такой план был уравнением со многими неизвестными. Например, неясно было, кто, как и на основании каких принципов будет проводить местные выборы, что будет в случае отказа принять конституцию с императором и его семьей (автор предполагал при таком раскладе установление республики и высылку августейшей фамилии за границу, но непонятно, что надо было бы делать в случае отказа семьи «высылаться»). Не принимался в расчет и фактор времени, которое понадобилось бы на местные выборы и достижение «великих успехов», а затем и на избрание Народного веча. Трудно поверить, что работавшие долгие годы в Генеральном штабе Муравьев и Трубецкой могли так по-любительски планировать будущее «дело». Скорее всего, их план был составлен наспех, к приезду Пестеля и с целью продемонстрировать ему независимость столичных заговорщиков, наличие у них собственной программы.

Видимо, это понял и Пестель, соглашавшийся буквально на все как стратегические, так и тактические предложения северян, но настаивавший на слиянии двух обществ и беспрекословном повиновении всех членов единому руководству. В результате на совещании, состоявшемся на квартире Рылеева, было принято решение о