С лица главбуха мигом слетело праздничное выражение. На лбу появилась гневная складка, глаза сузились и потемнели.

— Причем тут стадо? — еле сдерживаясь, сказал он. — И почему выдумаете (когда главбух сердился, он называл Василия Кузьмича только на вы), почему вы думаете, что честность и порядочность — исключительные качества? Они в крови советских людей. В этом мы тысячи раз убеждались на фронте, да и не только там. Человеку надо верить!

* * *

На участке горняки отнеслись к получению заработной платы без кассира с интересом и одобрением. Но ничего необычного они в этом не видели. Выражение доверия приняли, как должное: «Давно пора! — говорили они. — Шахтер чужой копейки не возьмет — ни у товарища, ни у государства».

Волновался почему-то один слесарь Хомиченко.

Каждого вышедшего из красного уголка он встречал вопросом:

— Ну как? Хорошо сосчитал? Может, еще проверить?

Некоторые ворчали: «Да уж, кажется, и так пять раз перечел…» Но тут же послушно, как будто Хомиченко был теперь кассиром, присаживались в коридоре на диванчике и вновь принимались считать.

Слесарь не ушел домой до тех пор, пока последний горняк не получил своей зарплаты и не расписался в ведомости.

— Все в порядке, Федор Иванович, — доложил он начальнику участка, — теперь мы со спокойной душой можем домой идти.

— Да ты-то здесь причем! — удивился Лиходий. — Тебя профсоюз общественным контролером, что ли, выделил?

— Никто меня не выделял. Просто интересно мне на старую перечницу Кузьмича взглянуть — пусть убедится, копеечная душа, что рабочий человек умеет, когда нужно, считать не хуже его.

Хомиченко рысцой побежал за Василием Кузьмичом, а Лиходий направился в красный уголок.

Минут через пять туда пришел и кассир, за которым, как тень, следовал слесарь Хомиченко.

Лиходий встретил их встревоженный:

— Неувязка вышла, Кузьмич, деньги остались…

У расчетных ведомостей по-прежнему высились столбики и россыпь монет.

— Я же говорил, что не сумеют подсчитать, — с досадой пробормотал кассир.

— Неправда… — выступил вперед Хомиченко. — Неправда, — повторил он. — Считали правильно, только мелочь не брали.

Не берет же горняк кошелек на работу. Зачем он ему?

Василий Кузьмич подсчитал: десять рублей, разменной монеты — копейка в копейку: те самые десять рублей, что он своими руками положил на стол. Целых десять рублей недодали рабочим! Это было невиданным, прямо-таки чрезвычайным происшествием в многолетней практике старого кассира.

— Надо всех уговорить завтра, — волновался он, — чтобы взяли свои деньги. А пока придется составить акт…

— А если не возьмут?

— Тогда… — Василий Кузьмич был жалок и растерян. — Тогда придется оприходовать.

— Вот-вот, — торжествовал Хомиченко, — оприходуйте и отнесите на статью: «Плата за недоверие».

…В тот вечер старый кассир Василий Кузьмич и написал заявление об освобождении от обязанностей по собственному желанию.

«Отставка» не была принята. На работе Кузьмич остался. Но, с тех пор, говорят, он стал добрее к людям. И что совершенно уж непонятно, подружился со слесарем Хомиченко.

НЕКРАСИВАЯ

Не скрою, до встречи с Зинаидой Тихоновной все интермедии с участием известной эстрадной артистки, изображающей одно и то же — вздорную, самовлюбленную и глупую мещанку — казались мне поклепом на наших женщин.

«Где она видела таких женщин?» — с раздражением думала я об артистке, и каждый раз, как только по радио объявляли ее номер, спешила выключить приемник.

Я это делаю и до сих пор. Но уже по другой причине. Обобщенный сатирический образ с эстрады неожиданно шагнул в живую жизнь, обрел совершенно определенные черты, получил имя и отчество…

…Встреча наша произошла в вагоне Челябинск — Москва. До отхода поезда оставалось еще минут двадцать, когда в купе вошла, сразу заполнив его пышными формами, пышным перманентом, очень открытым цветистым платьем, громким голосом и запахом духов, дама «без возраста». В руках ее был большой, сверкающий лакированной кожей чемодан. На пухлой шее ослепительно блестело стеклянное ожерелье, в ушах сияли такие же клипсы, на пальцах — перстни, на запястье — золотые часы.

— Вы до Москвы? — с ходу спросила она. — И у вас верхняя полка? Ах, нижняя… Кошмар! А вдруг и другая нижняя будет под женщиной?.. Может, вы сменяетесь со мной? Нет? Ну, конечно, женщина никогда не уступит женщине…

Она торопливо уложила чемодан в багажный ящик и, повернувшись спиной, говорила, говорила не умолкая.

Даме было совершенно необходимо знать, где я работаю, надолго ли и зачем еду в Москву. В свою очередь, созерцая цветистую спину, я узнала, что мою спутницу зовут Зинаидой Тихоновной, что она руководит кружком машинной вышивки в одном из клубов города, едет в Кисловодск, в санаторий «Наука», что муж ее, хоть и работает начальником цеха, но совершенный растяпа, не умеющий постоять за себя… Подумать только, даже билета путного не обеспечил, в день отъезда жены в санаторий не мог взять себе выходной, чтобы проводить ее. И путевку достал в какую-то «Науку», где, наверное, лечатся одни пенсионеры и мухи дохнут от скуки.

Зинаида Тихоновна достала из сумочки губную помаду в форме башни, и я узнала, что самый модный цвет губ в этом сезоне — фиолетовый, что покупать косметические средства нужно только заграничные, так как у нас еще «не научились заботиться о женщинах», и потому даже рижская помада никуда не годится…

Поток красноречия Зинаиды Тихоновны вдруг переменил русло.

— Вы к нам? — воскликнула она. Лицо ее расплылось в сладчайшей улыбке. — Ах, входите, входите…

В дверях купе стояли двое: красивый светловолосый парень и девушка.

— Оба едете? Да? Ну вот и чудненько, чудненько, — тараторила Зинаида Тихоновна. — Теперь у нас полный комплект. Вы, конечно, мне уступите нижнюю полку…

Зинаида Тихоновна обращалась к девушке. Та внесла в купе чемоданы, ответила сдержанно и суховато:

— Нижняя полка у моего мужа, и уступить он ее не может…

— Надюша! — негромко прервал ее спутник.

— Не может, — повторила Надя. — Он… Он не совсем здоров.

Тут мы только обратили внимание на необычайную бледность молодого человека. В его лице с тонкими и правильными чертами не было ни кровинки. Светлые, льняные волосы и большие серые глаза еще больше оттеняли эту болезненную бледность. На висках, на шее, на тонких бескровных руках четко проступали, словно нарисованные синей тушью, вены. Весь он казался хрупким, почти прозрачным…

— Как херувим! — шепнула Зинаида Тихоновна.

— Это вы обо мне? — весело отозвался парень. — О, я действительно чуть не вознесся к престолу всевышнего. Прямо с комсомольским билетом и дипломом инженера. Будем знакомы: Владимир Дашевский. А это моя жена — Надюша…

В противоположность мужу Надя была воплощением здоровья. Простое ситцевое платье ловко облегало ее плотно сбитую фигуру, открывало крепкие ноги, и загорелые руки с крупными обветренными кистями.