– Моя мать умерла несколько лет назад, – заговорила Мари-Кристин. – На ее чердаке я нашла старый сундук, в котором были старинные предметы, в том числе много писем. Я увидела слово «Фальконе», написанное на конверте с несколькими письмами, но не смогла прочитать ни одно из них – они как будто написаны иероглифами. Я смогла лишь разобрать одно слово – Фальконе. Должна признаться, что я пыталась прочесть письма всего несколько раз и не потратила на это много времени. Когда я поискала «Фальконе» в Интернете, то выяснила, что это фамилия семьи. Я попробовала связаться с единственными Фальконе, которых смогла найти, в Генуе, но ответа так и не получила. Полагаю, им это неинтересно.

Она закурила еще одну сигарету, затянулась и выдохнула, выпустив еще больше дыма, расходящегося спиралью по комнате.

– Изабель, с вашей стороны было очень мило прислать мне письмо. – Мари-Кристин сложила руки на коленях. – Извините, я на секунду.

Она поднялась по скрипучей лестнице. Я надеялась, что вот-вот увижу оригиналы документов, о которых не знал ни один другой ученый. Но нельзя исключать того, что письма, возможно, написаны каким-нибудь Фальконе, не имеющим никакого отношения к моим исследованиям. И Мари-Кристин не позволит их прочесть, может быть, она хотела продать документы. Мне следовало вести себя бесстрастно. Почему я не обсудила это с Уильямом заранее? Я наклонилась к нему и прошептала:

– Давай не будем показывать, что мы очень заинтересованы, ладно?

Мари-Кристин вернулась на кухню с большой грязной коробкой в руках, сигарета торчала из уголка рта. Она поставила коробку на стол и открыла крышку, затем достала стопку документов разных форм и размеров – их края загибались, словно увядшие лепестки, – и положила на стол.

Бумаги были покрыты спорами плесени и черными пятнами там, где чернила просочились на обратную сторону. Почерк на страницах, лежавших сверху, казался более современным. Вероятно, верхние документы относились к восемнадцатому веку.

По мере того как Мари-Кристин перебирала страницы, они вели нас в семнадцатый и шестнадцатый века, затем снова в восемнадцатый и девятнадцатый.

– Et voilà. Вот и они! Письма, о которых я говорила. Их несколько. – Она удовлетворенно хмыкнула. – Не могли бы вы, пожалуйста, сказать мне, что написано на этих страницах? – Мари-Кристин протянула один маленький листок размером три на пять дюймов и наклонилась, внимательно следя, как я рассматриваю сначала одну сторону, потом – другую.

– Мне нужно больше света. Можно ли открыть шторы или включить лампу?

Мари-Кристин распахнула одну занавесей, и я пробежала взглядом по странице. – Это… чек на… трех цыплят и одну корову.

– Ого! Вы отлично читаете сложный почерк. Как вы это делаете?

– Она – эксперт, – объяснил Уильям.

– Есть и другие документы, – продолжала Мари-Кристин. – Надеюсь, не все они о цыплятах и коровах.

Мы рассмеялись, она придвинула другой стул и села рядом со мной. Затем достала из коробки еще бумаги, передавая их мне одну за другой, не дожидаясь, пока я дочитаю, прежде чем дать мне следующую. Дальше в стопке документы были в худшем состоянии: пятна плесени покрывали целые страницы, большие чернильные пятна скрывали абзацы, сама бумага часто рвалась или была настолько тонкой, что казалось вот-вот распадется. Я подносила каждый документ к свету. Уильям брал страницу, которую я клала на стол, и просматривал ее, прежде чем вернуть на место.

– Я все еще не очень хорошо вижу, – пожаловалась я. Мари-Кристин поднялась и включила лампу с темно-синим абажуром, освещение от этого особо не улучшилось.

Хуже, чем плесень или чернильные пятна, скрывавшие слова, была влажность. На ощупь страницы казались холодными и сырыми. Я закашлялась.

– Влага, – пробормотала я.

– Крыша уже давно нуждается в ремонте. – Мари-Кристин посмотрела на потолок. – Ее нужно было починить десять лет назад. Но у меня нет таких денег.

– Документы нужно высушить. А затем тщательно обработать и хранить там, где они не будут подвержены воздействию влаги.

– В коробке их много. Почему бы вам не продолжить чтение? – предложила Мари-Кристин. – S’il vous plaît. Пожалуйста.

Стараясь обращаться с документами так, чтобы не повредить, я бегло просмотрела первые несколько строк каждой страницы. Здесь были записи о финансовых операциях, включая покупку недвижимости, уведомления о займах, а также квитанции на оплату скота и продуктов. Лишь немногие из них относились к шестнадцатому веку, и ни один документ не был зашифрован. Примерно через тридцать страниц я взяла толстую пачку бумаг, неплотно упакованных в шелковую ткань, и развернула ее. Влага испортила края конверта, лежавшего сверху. На конверте карандашом было написано имя Фальконе.

– Et voilà. Вот оно, – сказала Мари-Кристин. – Фальконе.

Под конвертом лежало несколько листов бумаги. Я отделила первый от остальных и внимательно присмотрелась. Эта страница была зашифрована. Я быстро, но тщательно просмотрела остальные до самой последней, прежде чем вернуться к первой. Все они были зашифрованы. Я насчитала двенадцать листов. Мне не удалось различить никакой даты, но, похоже, они были написаны в конце шестнадцатого века. К счастью, сырость не успела их повредить, как другие страницы.

– Они написаны определенным кодом, – сообщила я Мари-Кристин. – На моем компьютере хранится несколько ключей для расшифровки, и я могу попробовать расшифровать эти письма в следующий раз, когда буду здесь.

Мари-Кристин посмотрела на часы, тикающие на стене, словно метроном. Воздух на кухне был спертый, подернутый дымкой от сигарет.

В дверь позвонили, и Мари-Кристин вышла из кухни.

– Шифрованные письма, – пробормотал Уильям. Мари-Кристин говорила с мужчиной. Когда она вернулась, то сказала:

– Уже поздно. Не могли бы вы прийти еще раз? Не откладывая надолго новый визит, если это удобно.

Затем зазвонил телефон, и Мари-Кристин вышла в другую комнату, чтобы ответить на звонок.

Уильям нежно сжал мою руку. Я сжала ее в ответ и подошла к окну. Распахнув створку, чтобы впустить свежего воздуха, я заметила кошку, которая кралась через сад, выслеживая крошечную птичку. Внутри повсюду была пыль, еще более заметная в тусклом солнечном свете, пробивающемся сквозь края занавесок. Бумаги в коробке Мари-Кристин хранились в наихудших из возможных условий. Возможно, мне удалось бы убедить ее передать документы в дар Национальной библиотеке с их опытными экспертами.

Как только Уильям уедет, я смогу сосредоточиться только на письмах. Привезу с собой ключи и буду по очереди просматривать каждое зашифрованное письмо. Возможно, мне удастся найти комнату неподалеку, которую можно снять на несколько дней. Если в письмах есть что-то, связанное с изумрудом, я буду первой, кто об этом узнает, ведь их явно не видел никто, кроме тех, кто написал и получил, и, возможно,