– Давай встанем пораньше и прогуляемся перед завтраком. Мы должны попрощаться перед твоим отъездом.

– Оказывается, завтра будет только один доклад, так как второй докладчик отменил выступление. И поэтому я собираюсь пропустить завтрашний день конференции, потому что уже слышал это выступление. Коллега, который также участвовал в организации, попросил дать ему возможность подвести итоги в последний день, потому что я и так много сделал в первые дни. Если у тебя свободное утро, то я в твоем распоряжении. Мой рейс в два, поэтому мне придется уехать в полдень.

– Чудесная новость!

– И, возможно, вместо ранней прогулки мы займемся чем-то другим, – пообещал он, добавляя рассыпчатое ризотто. – Это арборио, к сожалению, я не смог найти карнароли.

– И вот я внезапно поняла, что никогда прежде не спрашивала, что ты думаешь о Макиавелли. – Я подлила в свой бокал еще немного вина. – Так ли он на самом деле был хитер, или это только его репутация?

– Нет. Макиавелли был человеком своего времени, его характер – результат сложившихся обстоятельств. – Уильям потянулся ко мне, положил руки на мою талию и притянул поближе к себе. Поцеловав меня в лоб, он вернулся к плите. – Он был выдающейся личностью.

– Никколо Макиавелли был скорее не философом, а историком. Он анализировал прошлое, используя ретроспективу, чтобы применить уроки истории в свое время. – Хотя я знала историю, все равно была увлечена тем, как Уильям говорил о Макиавелли, он поглядывал то на меня, то на ризотто, потом налил в кастрюлю один половник мясного бульона и размешал. – Перехватишь у меня? Хочу немного подышать свежим воздухом.

Он протянул мне ложку, поцеловал меня и отошел, чтобы распахнуть окно. После небольшой паузы Уильям продолжил профессорским тоном, которого я прежде от него не слышала.

– Подумай о следующем. – Он взглянул на меня, словно на свою студентку, и продолжил с ноткой драматизма в голосе: – С наступлением ночи я заглядываю в дома давно ушедших людей. Я выясняю причины их поступков, и они отвечают мне. И вот спустя четыре часа я не чувствую раздражения, забываю обо всех бедах, нищета меня не страшит, а смерть теряет свой ужас. Теперь я стал одним из них. – Уильям сделал паузу, и пусть его взгляд был направлен на меня, он был словно устремлен в далекое прошлое. – История позволила Макиавелли забыть о своих проблемах. Жизнь разума предлагала путь вперед.

– С этим согласны все ученые. Но многие также думают, что его труды стали причиной резни в День святого Варфоломея. – Я обошла стол и передала ему ложку. – Твоя очередь.

– Это вопрос интерпретации и веяний времени. В начале шестнадцатого века дворяне хвастались тем, что владеют экземплярами его «Государя», посвященного, как ты знаешь, отцу Екатерины Медичи Лоренцо, герцогу Урбино. Позже французские законоведы обвинили итальянских иммигрантов, включая Фальконе, в том, что они использовали книгу в качестве руководства для подготовки резни. Но Макиавелли – не такое чудовище, каким его выставляют.

– Люди редко бывают монстрами, – согласилась я.

Уильям склонил голову набок, глядя на меня со странным выражением лица.

– Жаль, что мы не встретились много лет назад. – Он взял с полки баночку иранского шафрана. – Ты знаешь, сколько стоили несколько нитей шафрана в шестнадцатом веке? Сегодня мы воспринимаем пряности как должное, впрочем, как и все остальное.

Еще несколько минут мы говорили о ничего не значащих вещах. Уильям выключил плиту, добавил в ризотто пармезан, затем достал из шкафа две глубокие тарелки.

– Зажги свечи, пожалуйста. – Он наполнил каждую тарелку и посыпал сыром бледно-золотистый рис. Мы ели в тишине, не торопясь.

Я предложила помыть посуду, пока он принимает душ, а затем приняла душ сама. Горячая вода струилась по телу, смывая напряжение. Войдя в спальню, я увидела, что она освещена десятками маленьких свечей.

Уильям встал, нащупал уголок полотенца, которое я обернула вокруг себя, и потянул. Полотенце соскользнуло на пол.

– Пойдем ляжем? – Он потянул меня в постель, и в мерцающем свете крошечных язычков пламени, освещающих нашу кожу, я наблюдала, как его красивые руки с большой нежностью двигались вверх и вниз по моему телу.

Уильям разбудил меня посреди ночи, погладив меня по спине, он сказал, что мне, видимо, приснился кошмар. Я смутно помнила, что видела Розу во сне.

– Архивы завтра закрыты, какие у тебя планы на вторую половину дня? У меня билет с открытой датой; я могу остаться до обеда. И даже на ужин, – произнес он.

– Вообще-то, я планировала встретиться с Мари-Кристин Клеман.

– Кто она?

– Та, кто утверждает, что нашла на чердаке письма с именем Фальконе. Никколо прислал мне ее контактную информацию.

– Никколо? Я и не знал, что ты все еще поддерживаешь с ним связь.

– Не поддерживаю. Он написал мне по электронной почте, когда я была во Флоренции. Я не ответила.

– Понятно. Знает ли Эндикотт об этой женщине и ее письмах?

– Никто не знает.

– Я пойду с тобой, если хочешь, – предложил он.

– Было бы здорово.

– Как я уже сказал, у меня билет с открытой датой. И я очень хочу провести с тобой день.

Он крепко обнял меня. Я ощутила огромное, согревающее до кончиков пальцев счастье.

Все было хорошо.

Глава восемнадцатая

После раннего обеда мы поехали на метро в Сен-Клу. Следуя полученным указаниям, пересекли каменный мост и продолжили путь по сельской дороге, пока не добрались до отдельно стоящего дома. Уильям позвонил в звонок, а я пригладила свои взмокшие волосы, пока мы ждали на теплом ветерке. У миниатюрной женщины, которая нас встретила, были шелковистые седые волосы, сияющие на послеполуденном солнце, словно нити паутины. После того как мы представились, она прошептала приветствие, словно не хотела разбудить спящего в соседней комнате, и провела нас по узкому коридору на кухню. Она указала на плетеные стулья у стойки и подала нам чай «дарджилинг», который слишком долго настаивался и был горьким и горячим.

– Расскажите мне о своей работе, – обратилась ко мне Мари-Кристин.

Я поставила свою чашку.

– Моя диссертация посвящена ветви семьи Фальконе, которая эмигрировала из Генуи во Францию в шестнадцатом веке и добилась славы и богатства. Я надеюсь пролить свет на то, как функционировала широкая система патронажа. – Мари-Кристин кивнула с выражением легкого интереса, который, впрочем, не скрыл недоумение. Я напомнила себе, что мы имеем дело с неспециалистом.

– В то же время многие французские семьи осудили Фальконе, – добавил Уильям, – потому что считали удачливых иммигрантов выскочками.

– Это тоже ваша работа, месье? – спросила Мари-Кристин.

– Он работает в смежной области, – пояснила я.

Она в последний раз затянулась истлевшей