Шрифт:
Закладка:
Коленкур: «Сейчас зима, сир, что приводит к затруднительному положению: нехватка запасов, лошадей для вашей артиллерии, транспортных средств для ваших больных и раненых, плохое обмундирование ваших солдат. У каждого должен быть овчинный полушубок, хорошие на меху рукавицы, шапка для защиты ушей, длинные гетры и сапоги, чтобы не мерзли ноги. Всего этого у них нет. Для лошадей нет ни одной подковы с шипами для зимних дорог. Как они будут тащить пушки? Перечисление всего того, что я хотел бы высказать вашему величеству, заняло бы бесконечно долгое время. Кроме того, нам постоянно перерезают коммуникации. Хотя погода стоит хорошая, какой она будет через две недели, месяц или, возможно, еще раньше?»
Наполеон: «Зимние морозы не случатся в ближайшие 24 часа. Хотя мы и меньше привычны к этому климату, чем русские, но по существу мы упорнее, чем они. Осень еще только началась, у нас впереди еще много погожих дней, прежде чем настанет зима».
Коленкур: «Не полагаете ли вы, сир, что зима наступит внезапно, подобно взрыву бомбы, и при нынешнем состоянии войск, вы ее явно недооцениваете».
Наше командование также недооценило противника, большие расстояния его земли, коварство климата. Наступление на Москву провалилось. Теперь Япония, напав на Пёрл-Харбор, вступила в войну с США, не с Советской Россией. 11 декабря, в мой 47-й день рождения, Гитлер объявил войну США. Мы провели параллели с 1918 г., когда США вступили в Первую мировую войну со свежими силами и большими материальными ресурсами и нанесли нам смертельный удар. Мы были едины во мнении, что во Второй мировой войне теперь мы тоже не сможем победить.
Полк связи проложил телефонную линию из Большова в Одоево[112], где образовалась опасная брешь на фронте 53-го армейского корпуса. 12 декабря капитан фон Бер отбыл в Африку. Понадобились долгие уговоры командующего генерала фон Гейра, прежде чем тот отпустил его. Я убедил барона, что капитан Экмайер будет достойной заменой.
2-я армия генерала Шмидта перешла в подчинение 2-й танковой армии. На правом фланге 2-й армии глубоко вклинились в нашу оборону русские части. 45-я пехотная дивизия была частично уничтожена, 134-я пехотная дивизия была отведена назад. Русские нацелились на Орел. Было намечено перевести командование армии в Брянск. Брешь на левом фланге должна была прикрывать 137-я пехотная дивизия. Ее командир, находясь во главе своих подразделений, атаковавших по глубокому снегу, был убит. Брешь закрыть не удалось.
13 декабря Гудериан выехал в Рославль для встречи с фельдмаршалом фон Браухичем. На дорогу туда было затрачено 22 часа, шел сильный снег. Эта встреча ничего не изменила в нашем положении, которое оставалось таким же тяжелым.
Западнее Тулы разрыв между нашими частями все увеличивался. Хотя теперь у нас и была телефонная связь с 43-м армейским корпусом через село Одоево, она вряд ли могла чем помочь. 16 декабря с коммутационного пункта в Одоево сообщили, что в их направлении движется русская колонна с танками, и спросили, необходимо ли взрывать мост через Упу. После звонка начальнику штаба его приказ был своевременно передан. Гудериан встретился 16 декабря на аэродроме в Орле с генерал-майором Шмундтом, адъютантом Гитлера, и просил его рассказать лично фюреру об истинном положении дел на фронте. Мы ждали ответ Гитлера до 3 часов ночи, с трудом поддерживая связь на расстоянии тысячи километров; он потребовал остановить противника и отделался одними обещаниями.
19 декабря майор Штамм прибыл в Брянск, чтобы подготовить запасной коммутатор для штаба армии. 17 декабря мне представился подполковник Шперрер, командир батальона связи 167-й пехотной дивизии. Он обучал меня в мою бытность юнкером, а между 1919 и 1934 гг. ушел со службы. До нас дошло известие, что фельдмаршал фон Бок заболел и командование группой армий «Центр» взял на себя фельдмаршал фон Клюге. 20 декабря нам сообщили, что фельдмаршал фон Браухич освобожден от занимаемой должности по причине болезни, и Гитлер сам назначил себя главнокомандующим сухопутными войсками. Мы, солдаты 2-й танковой армии, которые присягали нашему храброму командующему, надеялись – не позволяя ему знать об этом, – что Гитлер поставит именно его во главе сухопутных войск. Когда я сообщил Гудериану, перед его отлетом в штаб-квартиру Гитлера, об этом личном решении, он сказал: «Тогда моя поездка теперь не имеет цели». Он, вероятно, чувствовал, что при выдвижении кандидатур на занятие высшего поста об его успехах в руководстве бронетанковыми частями было забыто, и вместо того, чтобы оказать действительную помощь, его предоставили самому себе. Гудериан вернулся сильно разочарованным.
Гитлер искренне советовал ему, что войскам следует «вгрызаться» в землю и обстреливать траншеи из тяжелых полевых гаубиц. Он ничего не знал об отсутствии зимнего обмундирования, которое из-за плохого транспортного сообщения с Варшавой так и не доходило до фронта. Геббельс пытался помочь в этом деле, но теплая одежда пришла слишком поздно. Генерал-полковник Гудериан не нашел ни у Гитлера, ни у Верховного главнокомандования вермахта никакого понимания всей тяжести сложившегося положения. Гитлер считал: «На расстоянии все видно яснее».
Гудериан, вопреки своим взглядам и убеждениям, передал по войскам приказ Гитлера остановить наступление противника. 23 декабря он снова был на фронте. Вечером по болезни убыл генерал Гейр фон Швеппенбург, командующий 24-м танковым корпусом. На его должность пришел генерал фон Лангерманн. День перед Рождеством я провел, насколько это было возможно, вместе с моими храбрыми бойцами.
Я ехал под низко нависшим серым небом в Мценск на коммутационный пункт танкового подразделения 9-й роты. Мало, что можно было сказать утешительного, когда вспоминалась Родина, которую мы здесь защищали. Я побывал у майора Форнбергера, начальника связи 29-й пехотной дивизии; затем у подполковника Канцлера, начальника связи 42-го танкового корпуса, с которым было так хорошо работать. Затем я отправился к обер-лейтенанту Кюну, командиру роты радиосвязи, которого переводили в 1-ю запасную роту. Небольшой офицерский клуб, в котором обычно собирались старшие офицеры вместе с нашим генерал-полковником, когда он не находился в отъезде на фронте, был пуст. В задумчивости я сидел один на своей квартире. Передо мной лежали подарки с Родины и стояла небольшая
