В лазоревое небо взвились великокняжеский стяг с парящим соколом и знамя Киева – крылатый воин на небесно-голубом фоне.

Дружинники на полном скаку вознеслись на холм, оставив за собой на земле чёрные глубокие борозды, и с громовым кличем вклинились в половецкий строй. В дело снова пошли сабли, сулицы, мечи. Будучи слабы в пешем бою, с конными дружинами половцы сражались без всякого замешательства, теперь они очутились в своей излюбленной стихии. И невесть чем кончилась бы лихая сабельная рубка, но на подмогу дружинникам подоспел и внезапно ударил по половцам сбоку осмелевший киевский полк Путяты. Потеряв много людей в коротких стычках с пешцами, Арсланапа стал отходить влево, пятился, изворачивался, уклонялся от прямого боя. Неповоротливые худые половецкие кони топтались на месте, всадники тщетно пытались взнуздать их и не в силах были сдержать натиск русов. Арсланапа с досадой видел, как один за другим падают вокруг него лучшие воины. Вот бек Кчий, удалой батыр-рубака, получив стрелу в грудь, страшно вскрикнул, скорчился от боли и повалился под копыта коней, в кровавое месиво.

На выручку бегущим с поля боя остаткам орды Арсланапы двинули своих ратников Урусоба и Бельдюз. Голодные слабые кони лишали степняков быстроты, и любой внезапный удар русских дружин мог теперь окончательно определить исход сражения. Бельдюз, понимая это, шёл вперёд с оглядкой. По его знаку стрельцы залпами осыпали дружину Святополка тучей стрел. Хан старался выманить на себя хотя бы передние русские отряды, чтобы потом натиском с обоих крыльев внести сумятицу в ряды русов, разорвать строй пешцев и одержать блистательную победу, такую, какую одержал когда-то покойный Тогорта на Стугне. Иначе – хан знал – его ждёт гибель или, может статься, позор плена.

Половцы обрушили основной удар на выдвинувшуюся вперёд дружину Вячеслава Ярополчича. В суматошной схватке почти все его ратники были перебиты, а сам князь, дважды раненный в плечо и в грудь, чудом выбрался из окружения и, пустив коня в галоп, бросился просить вспоможения у Святополка.

Великий князь спокойно выслушал сетования разгневанного племянника.

– Поганые всю мою дружину иссекли, вы же с Ростиславом и черниговцами тако ко мне и не подошли! Дождёшься, стрый, всех нас в куски изрубят! – горячился Вячеслав Ярополчич.

– Ты старших не учи! – огрызнулся Святополк. – Ступай-ка лучше подлечись. Шуйца вон искровавлена вся. Из груди тож кровь сочится. Неча на рожон лезти было!

Вонзив бодни в запавшие бока своего коня, великий князь крикнул дружинникам:

– За мной! Добьём орду поганых!

Сеча закипела с новым ожесточением.

…Правое крыло русской рати, где стояли переяславцы, всё ещё не вступало в бой. Воевода Дмитр с трудом подавлял владевшее всем его существом отчаяние. С горечью думалось: неужели не суждено ему обагрить меч вражеской кровью?! Неужели так и не доберётся он до проклятого солтана?!

Но вот наконец князь Владимир подозвал его к себе и коротко приказал:

– Ставить стяг!

Знамя всколыхнулось высоко над головами воинов. Исполненный силы лик Спаса смотрел на них и словно призывал идти на врага. Звеня булатными мечами, переяславцы рысью понеслись навстречу свирепо свистевшим ордам. Удар Мономаховой дружины получился настолько неожиданным и мощным, что половцы сразу дрогнули и, почти не вступая в бой, бросились врассыпную.

Бельдюз понял, что потерял последнюю надежду, ибо его воины обратились в беспорядочное бегство, утратили веру в успех, и каждый из них лелеял теперь в душе одну-единственную трусливую мысль – уйти от погони. Но кони, усталые и голодные, скакали неохотно и медленно. Русы без труда нагоняли половцев и наотмашь рубили их саблями и мечами.

Степняки огрызались, многие из них, понимая, что уйти не удастся, принимали безнадёжный бой, рубились яро, жестоко. В отчаянной рубке многие дружинники сложили головы.

Рыжеволосая поленица в гуще сражения потеряла коня, убитого стрелой. Ушибив до крови колено, она всё же вскочила на ноги, подхватила обронённое кем-то из сражающихся копьё и пешей продолжила бой.

Сильным ударом копья ей удалось проколоть насквозь сразу двоих половцев, но в тот же миг страшный сабельный удар пронзил ей грудь. Всё же она достала врага; теряя силы, метнула в него короткую сулицу. Половец, видно, из знатных, в пластинчатом доспехе, дико взвизгнув, вылетел из седла и замертво повалился наземь. Этого удалая воительница уже не видела: вместе с обоими заколотыми врагами осталась она лежать на бранном поле.

После битвы тело её сыщут Мономаховы дружинники. Князь обронит скупую слезу и велит похоронить верную соратницу свою в Переяславле, в ограде собора Михаила Архангела.

…Ветер шумел в ушах. Воевода Дмитр пристально вглядывался вперёд, десница с мечом безотчётно привычно вздымалась и опускалась; звонко ударяла сталь по стали; рассыпались, рассеивались перед глазами нестройные вражьи толпы. В круглый деревянный щит одна за другой вонзились несколько оперённых стрел.

И вдруг… Воевода Дмитр признал в мятущемся по полю степняке в забрызганной кровью бадане, с обнажёнными по локоть руками злейшего своего врага.

Не мешкая, лёгким галопом вынес воеводу конь на вершину кургана. Холодное дыхание степи ударило ему в лицо. В этот миг не существовало воеводы Дмитра Иворовича – был простой воин-дружинник Талец, тот, которого много лет назад вязали на Оржице, вели пленённого по пыльному шляху, продавали в невольники в Каффе.

– Узнал ли ты меня, солтан Арсланапа?! – прогремел над курганом грозный, заставивший половца содрогнуться голос.

Арсланапа порывисто обернулся.

– Урус! Убыр! – прокричал он.

Конечно, он сразу узнал в этом богатыре с седеющей бородой того, давнего уруса. Жаль, не велел он тогда зарезать его, как барана! Или это судьба?! Или злой дух вселился в уруса?!

Арсланапа готов был пуститься наутёк как последний трус, но пересилил себя, верх взяли лютая злоба и отчаяние. Злой дух?! Что же, он изрубит этого духа в клочья! Нечего бояться! И стало казаться солтану: если убьёт он этого уруса, то всё остальное будет уже неважно – он стряхнёт с себя страх и проклятие и непременно спасётся, ускачет, ускользнёт, как ускользал уже не раз, запутывая вражеские дружины на бродах и степных шляхах. Он должен, должен победить злого духа!

С яростью сшиблись в схватке два смертельных врага. Закипел на вершине кургана, рядом с холодной каменной бабой,