Шрифт:
Закладка:
Скрепя сердце, киевский князь вместе с Ростиславом поехал на левое крыло и стал выстраивать дружины в две вытянутые линии…
– Брат Владимир! – вдруг с мольбой в голосе воскликнул Давид Святославич. – Отпусти меня, дай меч в руци! Ведаю, неправо содеял. Не утерпел я, на клятвопреступника сего глядеть тошно! После верши надо мною что угодно, токмо позволь, Христа ради, сразиться с ворогом! Средь пешцев встану! Христом Богом молю!
– Ладно, Давид! – Мономах пристально взглянул в тёмные бесхитростные глаза черниговского князя. – Ступай рубись, и да поможет тебе Господь!
Он принял из рук гридня и протянул Давиду тяжёлый булатный меч.
…Половцы, доселе двигавшиеся медленно, вдруг резко пустили коней в галоп. Возмущённые тем, что узрели русов в самой сердцевине степей, где им ни разу ещё не приходилось биться, они с дикими воплями обрушились на стоявших стеной пешцев. Неистовой, страшной была эта отчаянная атака. Закрываясь щитами, пешцы лишь слышали, как с силой стучат, врезаясь в крепкое дерево, вражеские калёные стрелы. Выставив вперёд длинные копья, они отталкивали бешеных всадников. Сзади полоцкие дружинники осыпали степняков градом стрел. Множество и русов, и половцев полегло в яростной безжалостной схватке. Кони и люди лежали грудами, вповалку, всё перемешалось на истоптанной чёрной, перепаханной копытами земле и превратилось в отвратительный кровавый клубок.
Атака захлебнулась. Степняки веером разлетелись, рассыпались по полю, готовя силы для повторного натиска.
Хан Бельдюз взирал за ходом битвы, стоя на вершине холма возле своего шатра. Плоское скуластое лицо его искажала ненависть. Бывший тут же Урусоба, напротив, выглядел спокойным и бесстрастным. Своим чуть насмешливым взглядом прищуренных узких глаз он словно бы упрекал горячившегося Бельдюза: «Говорил вам, надо было мириться».
«Алтунопа убит. Или попал в плен, – подумал со злостью Бельдюз о заносчивом молодом хане. – Не мог он уйти далеко и не встретить урусов на своём пути. Но теперь всё равно, где он».
Опытный полководец, хан Бельдюз лихорадочно размышлял, как ему победить врага, но мысли всякий раз возвращались к одному: во что бы то ни стало надо смять стену пешцев! Только тогда придёт к ним победа! Воинов призывать не нужно, все они горят желанием сокрушить рать этих вконец обнаглевших князей Святополка и Мономаха, которые осмелились дойти до их исконных вежей!
Бельдюз послал вперёд Арсланапу. По повелительному взмаху руки солтана половцы опять бросились на пешцев.
Ряд русов чуть дрогнул, попятился, но тут же выпрямился и дружно ответил ударами копий. Передние кочевники полетели с коней наземь. Их место тотчас занимали другие, в воздухе сверкали кривые сабли и раздавался нечеловеческий вой – сурен.
Арсланапа посылал в бой всё новые и новые отряды, но пешцы упрямо держались, не отступая ни на шаг. Приступ бешенства затмил разум солтана; оскалив изуродованный рот, он велел развернуться и ударить русам в правое крыло, где стояли смоляне и ростовцы. Снова закипела отчаянная безумная сеча.
На взмыленной лошади к стану Владимира подскакал разгорячённый, тяжело дышащий Ярополк.
– Отче! Передние ряды посечены! Сыроядцы давят! Дай ещё ратников! Еле держимся! – выпалил он в волнении.
Владимир, казалось, не слушал слов сына. Он холодно смотрел куда-то вдаль, словно пытаясь узреть, где же там, у окоёма, кончается эта неисчислимая половецкая рать.
Над высоким холмом реяли бунчуки, виден был ханский шатёр, около него сновали слуги в пёстрых халатах.
«Верно, свещаются тамо, супостаты!» – подумал князь и, обернувшись к Ярополку, гневно отрезал:
– Некого мне дать вам в подмогу! Пущай насмерть бьются! В нужный час скажу, как быти!
Ярополк покорно отъехал в сторону, а Владимир крикнул вестоноше:
– Скачи ко Святополку! Пущай выводит киевский полк и дружину Вячеслава!
Переданный приказ исполнили почти мгновенно. Видно, настолько горели кияне жаждой поскорее ринуться в бой, что, не дослушав даже тысяцкого Путяту Вышатича, они с дружным кликом стремглав помчались на врага.
Скрежетали ломающиеся копья, свистели стрелы, звенели мечи и шеломы. Отчаянно ржали и валились наземь раненые кони, а всадники, не успевая даже подняться, тут же падали, зарубленные саблями или затоптанные копытами. Обе стороны бились без страха, ибо каждый воин отстаивал здесь, на поле брани, честь своей земли, своё право на жизнь, право своих единоплеменников на господство в бескрайних просторах Причерноморья.
Издавая оглушительные вопли и визг, половцы пытались устрашить русов, но дружинники и пешцы, большинство из которых не раз уже встречалось со степняками на бранных полях, сохраняли спокойствие. Казалось, даже наоборот, неистовый шум этот придавал им больше сил.
На помощь полку Путяты Вышатича пошла дружина Вячеслава Ярополчича. Сам молодой князь, пылающий неистребимым желанием отличиться, первым врезался с обнажённым мечом в деснице во вражьи ряды. В тот же миг ударили враз копьями пешцы, и половецкий натиск вновь захлебнулся. Дико вопящие всадники откатились назад, разлетелись в разные стороны, переводя дыхание и собирая силы в кулак.
Арсланапа послал за подмогой к Бельдюзу, но хан, выслушав его окровавленного гонца, злобно выругался и процедил сквозь зубы:
– Погубил своих ратников, теперь моих погубит! Нет! Сам поведу лучших батыров степей в битву и разобью проклятых урусов!
…Князь Святополк был плохим полководцем, вечно бегал он от половцев – и на Стугне его били, и на Желани, и не раз самые окрестности Киева безнаказанно разоряли кочевники – весь этот позор вынужден был он терпеть. Терпел он и сейчас, лицо его казалось каменным, неживым, напрасно бросал на двоюродного дядю выразительные взгляды живчик Ростислав. Так, в бездействии, долго стояла вторая линия киевлян и черниговцев. Но в то мгновение, когда сорвалась атака Арсланапы на левое крыло, великий князь вдруг безотчётно почувствовал: пора!
«Доколе сожидать!» – пронеслось у него в голове. Потрясая длиннющей чёрной бородой, Святополк резким движением вырвал из обитых серебром ножен кривую саблю и рявкнул:
– Ступаем! Ростя, за мной держи!
Глаза паробка, чёрные и
