либо при онанизме (один раз, когда его мастурбировал мальчик), при этом ставил 2-3 мальчиков в профиль, либо при мастурбации дома при воспоминаниях об очередном эпизоде в подвале. Пытался мастурбировать мальчиков, но это его возбуждало слабо.

Психический статус: поза закрытая, ноги скрещивает, жестикуляция симметричная, когда говорит о мальчиках, жестикулирует только левой рукой. Мимика бедная, неадекватно гримасничает, в основном левой половиной лица. Обнажённо, охотно описывает сексуальные подробности, при этом отмечается невербальное оживление. Голос мало модулированный, мышление непоследовательное, обстоятельное. Настроение с оттенком эйфории. Суждения конкретные, примитивные. Слышит голос своего двенадцатилетнего "Я"- он появляется в основном при оргазме, в течение 5-6 сек, - который осуждает его за онанизм. Иногда этот голос внезапно отдает ему команды, которым он не может сопротивляться: ухаживать за женщиной, уехать в деревню. Эти периоды не амнезирует, через 2-3 дня "приходит в себя", не понимая, зачем он это делал, и возобновляет прежнее поведение.

Неврологический статус: ослаблена конвергенция с обеих сторон, больше слева. Сглажена левая носогубная складка, девиация языка вправо. Рефлексы высокие, зоны расширены. Нейропсихологическое исследование: состояние основных высших психических функций характеризуется лёгкой и средней степенью нарушений одних составляющих при относительной сохранности других. Отмечается феномен зеркального письма. Заключение: наблюдаемые нарушения могут свидетельствовать о функциональной недостаточности медиобазальных лобных и височных отделов с правополушарным акцентом. Вместе с этим ряд патологических феноменов является характерным для лиц с левшеством.

Диагноз: полиморфный парафильный синдром (садомазохизм, аутоэротизм, гомосексуальная эфебофилия). Преждевременное психосексуальное развитие. Шизофрения на органически неполноценной почве. Феномен двойной личности».

Ценность этого интересного наблюдения снижается простым соображением: Леонардо да Винчи тоже был левшой. Мало того, он обладал способностью "к зеркальному письму". Кроме того, он привлекался к судебному разбирательству в связи с его гомосексуальностью. За всю свою жизнь Леонардо так и не вступил в половой контакт с женщиной (см. книги Джорджо Вазари, Зигмунда Фрейда и других авторов). Половая идентификация его явно отличалась от нормы – он любил, например, придавать своим автопортретным зарисовкам женские черты. Можно говорить и о присущем ему аутоэротизме (кстати, любовников он выбирал среди тех, кто внешне напоминал его самого в юности). С учётом всех перечисленных "дефектов" сексолог всё же не решится диагностировать у Леонардо перверсию. Будем надеяться, что на подобный шаг не осмелятся даже судебные психиатры!

Итак, очевидно, что сексологи и судебные психиатры видят "аномальное половое поведение" с разных позиций. Это связано с колоссальной разницей между пациентами сексологического кабинета и лицами, попавшими на судебную экспертизу.

Выводы, полученные при наблюдении особого тяжкого контингента преступников, факт наличия у них перверсии (извращения), развившегося в рамках серьёзной психической патологии, авторы автоматически переносят на контингент сексологического кабинета и на гомосексуалов. При этом очевидно не простое их несовпадение с традиционными взглядами и оценками сексологов, а тенденциозное стремление к полному пересмотру трактовки природы инверсий, к растворению их в едином "парафильном синдроме". Между тем, это стремление не подкреплено ни практическими наблюдениями, ни теоретическим багажом, накопленным сексологией, ни опытом психотерапии неврозов, развившихся на фоне инверсий.

Ткаченко пишет: «Роберт Спитцер попытался пересмотреть определение психического расстройства (речь идёт о гомосексуальности. – М. Б), исходя из двух критериев. С одной стороны, расстройство предполагает, что человек действительно чувствует себя больным, т. е. страдает. С другой, он должен быть явно неприспособленным к нормальному "социальному функционированию". Понятно, что подобные оговорки не могут означать окончательного разрешения проблемы, поскольку являются достаточно спорными». Обрушив на голову Спитцера эту саркастическую критику, Ткаченко предпочёл "не заметить" справедливость горького парадокса его слов. Спитцер обозначил самую суть сложнейшей проблемы. Один 18-летний юноша-гей, обратившийся в Центр сексуального здоровья, сформулировал её так: “Я располагаю достаточным гомосексуальным опытом; меня не привлекают женщины и возбуждают мужчины; но я не хочу быть ни би- , ни гомосексуалом”. В том-то и беда, что юноша таков, каким он вышел из утробы матери, а его нормальному "социальному функционированию", вопреки всем его способностям и потенциальным возможностям, мешают гомофобные предрассудки общества. Так что же ему прикажете делать? Если речь идёт о "ядерном" гомосексуале, то попытки сделать его гетеросексуалом нереальны. Это именно то, о чём говорил Спитцер, и то, чего упорно не хотят видеть Ткаченко и его соавторы.

По словам Имелинского, страдания геев следует различать, и, соответственно, по-разному лечить: «одни из них обусловлены нетерпимостью социальной среды и межличностными конфликтами; причиной других является скорее неспособность личности справиться с собственными проблемами и смириться с противоречиями между сексуальными наклонностями и усвоенными моральными нормами; третьи могут быть обусловлены прежде всего невротическим развитием личности, в рамках которого инверсия является одним из многих проявлений».

Опыт работы сексолога свидетельствует о том, что эго-синтонический характер инверсии отнюдь не исключает наличия невротического развития гомосексуала, незрелости его половой психологии, пристрастия к обезличенному анонимному сексу. Очевидна и невротическая природа феномена гомосексуальной ятрофобии (страха пред врачами). Разумеется, есть, врачи-гомофобы, подобные Диле Еникеевой, но враждебность и насторожённость геев по отношению к сексологической службе в целом одним этим фактом объяснить невозможно. В основе её, а также попыток геев связать их сексуальные нарушения с мнимым воспалением простаты, лежит невротический страх, нежелание осознать собственные вытесненные невротических комплексы.

Наряду с этим у них существует и противоположная тенденция – стремление получить психотерапевтическую помощь. Но, разумеется, при эго-дистонической гомосексуальности, невротическое развитие гораздо тяжелее и чревато суицидом.

При обсуждении этой проблемы уместно познакомиться с взглядами Риктона Нортона. В вопросе об интернализованной гомофобии он отстаивает убеждения, противоположные взглядам Ткаченко, и потому сопоставление их позиций интересно вдвойне. Нортон "не верит" в интернализованную (усвоенную) гомофобию и считает её спекуляцией, придуманной психоаналитиками и социологами. Он ссылается, во-первых, на «эмпирическое исследование, проведённое в конце 1980-х и начале 1990-х годов, продемонстрировавшее, что чувство собственного достоинства геев отнюдь не ниже, чем у гетеросексуалов, а у лесбиянок оно даже выше, чем у гетеросексуальных женщин». Во-вторых, он обращается к историческим фактам, замечая: «Это правда, что гомосексуалы в течение различных периодов чувствовали страх перед обезглавливанием, повешением или публичным унижением, но это – разумные опасения. <…> В 1707 г. в ходе систематических рейдов и провокаций было арестовано более сорока мужчин-геев, трое из которых повесились в тюрьме в ожидании суда, а один перерезал горло бритвой. Схожие примеры найдены в записях начала 18-го столетия в Амстердаме и Париже. Стыд перед публичным бесчестием руководил этими самоубийцами в большей мере, чем интернализованная ими вина. <…> В конце 19-го и вначале 20-го столетия Хиршфельд собрал истории 10000 гомосексуалов и лесбиянок; 25% из них из-за угрозы юридического преследования совершили попытку самоубийства; многие думали о её осуществлении. Люди