— Я чувствую чистый воздух, ребята, — крикнул Уошер.

— Нет, — пробормотал я, поморщившись, глядя на его задницу, хотя не мог видеть ее перед собой. Но затем он резко остановился, и мое лицо врезалось прямо в него.

— Ага, — проворчал я. — Просто продолжайте двигаться. Не мешай звезде двигаться.

Несмотря на задницу направленную в мое лицо, я чувствовал впереди свежий воздух и чувствовал, что мы на правильном пути. Сегодня звезды искажали нашу судьбу и тащили нас в канаву, но мы еще не закончили.

ГЛАВА 20

Я взмахнула белым мечом моей матери, сталь ударила в крысиного зверя, который был ростом с меня, и существо упало замертво у моих ног.

— Не такая уж сложная задача, — прокомментировал Дариус, вынимая топор из головы еще одной чудовищной крысы.

— Шшш, город гибели, вероятно, прислушивается и начнет свою игру, — прошептала я.

Он ухмыльнулся.

— Испугалась, маленькая землеройка?

— Я? Неа. Я просто не хочу, чтобы Тори снова пришлось пробираться к смерти, чтобы вызволить тебя. — Я дразняще ухмыльнулась. — Ради нее я должна защитить своего зятя.

Он бросил на меня сухой взгляд, достойный Ориона, и я пронеслась мимо него по улице из красного кирпича.

Мое веселье улетучилось, пока мы продолжали идти в поисках каких-либо признаков нашей группы.

Что-то в этом городе было совершенно неестественным: воздух слишком неподвижен, а тишина слишком густа. Я уже пыталась взлететь, чтобы найти их, но на меня не смотрело ничего, кроме пустых улиц и терракотовых крыш. Всякий раз, когда я залетала слишком далеко в одном направлении, я оказывалась там, откуда начинала, поэтому мы догадывались, что какое-то заклинание не позволяло нам их найти.

На данный момент мы были одни, и в эти дни я могла придумать гораздо худшую компанию, чем Дариус Акрукс. Трудно было примирить нашу новую дружбу со старой ненавистью, жившей между нами, но мы были здесь.

Мы прошли еще один лабиринт улиц, прежде чем Дариус нарушил тишину.

— За Завесой было место, где было такое ощущение, — сказал он, и мои уши навострились. Я никогда не думала о том, как трудно требовать от него подробностей о времени его смерти, но меня переполняли вопросы.

— Проклятое? — Я полагала.

— Испорченое, — мрачно сказал он. — Там была древняя душа, которая жила в пещере. Она потеряла из памяти так много частей себя, что уже почти не была Фейри. На вид она была неестественной.

От мрачного взгляда его глаз волосы встали дыбом у меня на затылке.

— Что еще ты там видел? — Я спросила.

Он нахмурился, проведя большим пальцем по рукояти топора.

— Я видел фрагменты людей, которых больше нет, цепляющихся за то, чего больше нет.

Мое сердце упало, когда я подумала о своих родителях, а также о Хэмише и Каталине.

— Неужели так происходит со всеми душами?

Он покачал головой.

— Нет, Гвен. Там тоже есть свет. Надеюсь, в каком-то смысле.

— Расскажи мне больше, — попросила я тихим голосом, как у маленькой девочки, надеющейся услышать сказку на ночь. Но это значило для меня больше. Это было все. Дариус проводил время с моими родителями; он знал их так, как я никогда не узнала бы их в этой жизни.

Он выдохнул, уголки его губ приподнялись.

— Ну, твой отец — мудак.

— Что? — спросила я, разочарование охватило меня.

Дариус оглядел улицу, прежде чем наклониться поближе и заговорить со мной тихим голосом.

— Лучший придурок.

Ветер вокруг нас зашевелился, и Дариус поднял брови.

— Если ты это слышал, Хэйл. Ты ослышался.

— Думаешь, он сейчас здесь? — взволнованно спросила я, вспоминая, что он говорил нам о возможности видеться с людьми, о которых он заботится, пока он был за пределами Завесы.

— Возможно, — пробормотал Дариус. — Они часто наблюдают, он и твоя мать. Но требуется много энергии, чтобы пробиться сквозь Завесу и встать рядом с любимым человеком. За этим легче наблюдать издалека.

Мои пальцы сжались на рукояти меча.

— Какой была моя мать?

Комок в моем горле не утихал, пока я ждала ответа на этот вопрос. В детстве я мечтала о матери, о ком-то, кто поддерживал бы меня, когда я болела, кто заплетал мне волосы в школу, кто всегда был рядом со мной, когда мне казалось, что мир рушится. Мы с Тори стали кем-то друг для друга, удовлетворяя все потребности, которые наши родители не могли сделать так, как мы знали. Но это бремя никогда не должно было лежать на нас, наши мать и отец должны были быть рядом и пройти с нами через все это, а мы были лишены этой привилегии. И все из-за Лайонела.

— Она упрямая, жестокая и чертовски умная. Она любит вас больше всего на свете, в этом мире, и в следующей жизни, — серьезно сказал он. — Как и Хэйл. Азриэль тоже. Он просил меня передать тебе, как он благодарен за все, что ты сделала для Лэнса, и что он будет праздновать вместе со всеми заблудшими душами, которые обожают тебя, когда ты захватишь свою корону. Твои родители готовы лопнуть от гордости, они до смерти хотят увидеть тебя на троне. Если честно, это очень красиво.

Я поняла, что мы остановились, и старая рана в моей груди разорвалась, пропасть, которую должны были заполнить эти потерянные души. Узнать, что они где-то здесь, наблюдают за нами, подбадривают нас, любят нас даже сейчас, было одновременно больно и утешительно.

— А что насчет твоей матери? — спросила я, у меня сжалось горло от потери Каталины. На кратчайшие мгновения я познала ее привязанность, и это было одно из самых чистых поступков, которые мне предлагали в жизни. Их с Хэмишем украли слишком рано, как и моих родителей, как и отца Ориона. Слишком много смертей было причинено руками Короля Драконов, и ему придется за многое заплатить. Но это никогда не сможет отменить то, что было сделано. Это никогда не сможет вернуть их обратно.

— Она спокойна, — сказал Дариус, в его глазах бурлили эмоции. — Теперь она счастлива. Это не жизнь, но смерть не так окончательна, как кажется. Еще есть радость для нее и Хэмиша.

— Это хорошо, — прохрипела я, боль от всего этого едва не душила меня.

Прежде чем я успела осознать, мы оба обнялись, наши потери были разделены, и горе от этого улеглось в объятиях друг друга. Было почти невозможно поверить, что я стала думать о безжалостном сыне Лайонела как о брате, но каким-то образом мы попали сюда, пройдя непредвиденный путь, который безвозвратно