всегда была их молчаливой союзницей.

Он как раз шел к выходу, когда дверь медленно отворилась. Альвар вздохнул с облегчением. Он редко нервничал, но в тот день руки у него слегка дрожали.

Однако он не ожидал увидеть ее. Только не ее.

Да, Альвар боялся, что люди из деревни расскажут все отцу и тот придет в ярость, как бывало, когда он надевал военную форму. Он становился ужасно вспыльчивым.

Но Альвар не ожидал появления матери. Инес вошла с озабоченным выражением лица. На ее чересчур загорелых плечах был повязан вечный черный кардиган, а на запястье висели многочисленные золотые браслеты, с которыми она никогда не расставалась. Альвар обожал мать, свою единственную союзницу. Они были неразлучны.

– Мама, что ты здесь делаешь?

Его мать выглядела серьезной, даже слишком серьезной.

– Исправляю твои ошибки, вот что я делаю.

Альвар насторожился и непроизвольно отступил на шаг.

– Не знаю, что ты слышала, но…

– Сядь, Альвар. – Она указала на единственный мешок, который мог служить для этой цели. Ни намека на улыбку. Совсем не похоже на нее, всегда такую терпеливую, вежливую и улыбчивую.

– Но мне нужно идти… – Он еще раз взглянул на часы. В любую секунду могла войти Хемма, и тогда разразится настоящая катастрофа.

– Свадьбы не будет, – отчеканила мать, вытаскивая из кармана свидетельство о браке, которое, как думал Альвар, лежало у него в бумажнике.

Она разорвала документ на мелкие кусочки, так что нельзя было разобрать ни одного слова.

– Я понимаю: ты злишься, потому что я не сказал, что женюсь. В нашей семье к таким вещам относятся серьезно. И я собирался тебе сказать. Дело в том, что… Хемма беременна. И мы хотим быть вместе.

– Она ничем не лучше остальных, Альвар. – Мать села рядом и все с тем же выражением лица сжала ему руки, а потом какое-то время смотрела на них, не поднимая головы.

– Нет, на этот раз все по-другому, – попытался объяснить Альвар. – И дело не только в том, что она беременна. Я знаю, ты мне не веришь. Ты всегда говорила, что я легкомысленный, что мне все легко достается, что мое будущее было определено с самого начала. Но я хочу быть с Хеммой и заботиться о нашем ребенке!

Тут снаружи послышался шум. Альвар с надеждой вскочил на ноги.

– Это она!

– Сядь, Альвар. Это не Хемма. Наверное, просто собака.

Застывший по другую сторону стены Рамиро молча слушал. Он заметил беспокойное поведение Альвара в последние дни. Подсмотрел, как мать уходит и приходит поздно ночью. Она лгала отцу и зачем-то ездила в Виторию. Их дом теперь напоминал гнездо заговорщиков времен Средневековья. Интриги, недомолвки, подозрительные улыбки. Юный Рамиро, прятавшийся за очками, ничего не упускал. Он следил за Альваром, поскольку был уверен: они с Хеммой что-то замышляют. Хемма всегда ему нравилась. Она была на пять лет старше, но тринадцатилетний Рамиро по уши влюбился в восемнадцатилетнюю девушку. И хотел знать, что задумал брат. Если они вместе, то Рамиро забудет о ней. Он не станет вмешиваться в жизнь Альвара, если Хемма так много для него значит.

Рамиро спрятался, молясь, чтобы брат или мать не вышли из кузницы.

– Откуда ты знаешь, что это не она? – донесся изнутри напряженный голос Альвара.

– Потому что накануне вечером она уехала из Угарте.

Альвар не сразу понял, о чем речь. Он виделся с Хеммой в субботу днем, и они долго обговаривали детали своего плана.

– В Виторию? – спросил он и вновь сел, по-прежнему не понимая, куда клонит мать.

– Нет, я запретила ей туда ехать.

– То есть как? – растерянно переспросил Альвар.

– Она больше не вернется ни в деревню, ни в Виторию.

– Я тебе не верю! Что ты сделала?

– Заплатила ей. Щедро. Чтобы она уехала отсюда, никогда больше с тобой не виделась и избавилась от ребенка, которому лучше не рождаться.

– Нет, только не мой ребенок!

Эта мысль его ужаснула.

Лишь теперь Альвар почувствовал себя отцом. Раньше он об этом не задумывался. Когда Хемма сообщила ему новость, ребенок был не более чем захватывающей абстрактной идеей. Но сейчас… Что станет с его ребенком? Неужели Хемма избавится от малыша?..

– Что? О чем ты говоришь? Почему мой ребенок не должен рождаться? Из-за твоих классовых предрассудков?

– Классовые предрассудки!.. Ты ничего не понимаешь, сынок. Ты всю жизнь просидел в Угарте и ничего не знаешь.

– Чего я не знаю? Почему ты никогда не одобряла Хемму и всю их семью?

Мать вздохнула. Было так трудно, так унизительно рассказывать эту историю собственному сыну… Ворошить события двадцатилетней давности. Чтобы снова вернуться к тому же самому. Чертов Лоренсо Альвар, двадцать третий сеньор башни! Будь он проклят!

– Потому что Хемма – твоя сестра, – наконец сказала она. Правда слетела с ее языка четко и ясно. Бесповоротно.

– Что?

– Ее мать забеременела от твоего отца, когда мы были еще молоды. Тебе едва исполнилось шесть. Она поспешно вышла замуж за своего парня. Но все в Угарте знали, что девочка родилась через восемь месяцев. Хемма – дочь твоего отца. Вы единокровные брат и сестра. Вам нельзя заводить общих детей, это безумие.

– Я влюбился в собственную сестру?

– Боюсь, что так.

– Я спал со своей сестрой?

– Именно.

– И никто… никто в Угарте нам не сказал?

– А зачем? Ты переспал со всеми девушками из этой и окрестных деревень. Достойный наследник отца-ловеласа… Люди считали, что ты и с ней больше недели не проведешь. Зачем бередить старые раны и разрушать две семьи?

– А как насчет нас с Хеммой? Неужели никто не подумал, что это разрушит нашу жизнь?

– Именно поэтому я делаю то, что делаю. Пора положить этому конец.

Альвару потребовалось некоторое время, чтобы осознать услышанное и решить, верить ли этому. Подняв голову, он оглядел кузницу, место, в течение стольких лет служившее ему тайным любовным гнездышком. Альвар чувствовал себя ребенком, скачущим по сцене, в то время как вся деревня молча смотрит, заранее зная, чем закончится спектакль.

«А я-то надеялся сегодня стать женатым мужчиной», – с горечью подумал он.

Затем вздохнул, смирившись.

– Значит, ты говорила с Хеммой. Что ты ей сказала? – спросил Альвар другим голосом. Более низким, взрослым. Который он использовал, чтобы соблазнять и казаться старше.

– Всё.

– Всё?

– Вчера она узнала, что беременна от единокровного брата, и долго плакала. Я предложила ей деньги, чтобы она уехала и поступила на специальность, о которой мечтала. Я подарила ей новую жизнь.

«Новую жизнь… Без меня. И она согласилась».

– Сколько? – спросил он.

– Много.

– Сколько?

– Сначала я предложила пятьдесят миллионов песет.