– Для великого магистра Ордена – рейхсфюрера СС были предусмотрены апартаменты в южном крыле замка, – голосом гида продолжил фон Арнсберг. – А подвал был оборудован собственным крематорием: там в печах должны были предаваться очистительному огню гербы умерших членов высшего совета. Так что, Артем, если бы мы захотели, у нас был бы и сегодня крематорий, музей все-таки. Не обольщайтесь насчет запретов.

Артем прошел по пепельно-серому мрамору пола к центру, где дюжиной ног ощетинился паук свастики. Только ноги паука-солнца не были черными, как это принято считать. Паук был темно-зеленым, из какого-то редкого мрамора и сидел аккурат над потолочной четырехлучевой свастикой в крипте, откуда они только что поднялись. Получалось, все свастики, от пола подвала до потолка, составляли ось, пронизывающую мистический бассейн и этот, наполненный естественным светом зал.

Вокруг, как акулы, барражировали рослые туристы в темных одеяниях, разглядывая потолки и всматриваясь в витражи окон. В глубине оранжевого мешка-пуфа диссонировал с серой мистической композицией Сигизмунд Причалов, потешно вытянув свои пухлые нижние конечности в рыжих туфлях. Он явно спал.

– Жив, ваш друг, не волнуйтесь, – сказал фон Арнсберг. Просто спит. Минут десять еще проспит.

Судя по всему, Сигизмунд не очень хотел спать, поэтому уснул насильно.

– Господин фон Арнсберг, – обратился Артем к своему странному гиду. – Зачем вам кортик? Зачем вообще все это? Слишком сложно все, не находите? Какой-то обычный, пусть даже раритетный клинок, и столько всего наворочено? Сан-Суси, похищение людей, трупы, отравления, шантаж, миллионы евро, да ради чего это все?

Фон Арнсберг внимательно посмотрел на собеседника. Казалось, думал, отвечать или нет. Глянул, как на покойника, перед которым можно и раскрыть карты. Заговорил:

– Вы же верующий человек, Артем?

Артем кивнул.

– А как верующий человек, вы понимаете, что мир создан Богом. Просто его по-разному называют. Ни одна религия не может претендовать на истинную. Гитлер не был религиозен, например, хоть мать и была католичкой.

Артем скривил губы, разведя руки в стороны и усмехаясь, мол, а это тогда что?

– Да, бросьте, Артем. Гитлер был озабочен властью и верховенством немецкой нации. Он просто умел поставить людей на значимые для рейха места. Геббельс отвечал за пропаганду, кто скажет, что она была неэффективна? Современное телевидение до сих пор пользуется сеткой вещания радио рейха. Гиммлер создавал новую религию. Религия, говоря вообще отвлеченно, это связь человека и того мира, где все началось и все существует. То, что принято называть Богом. Очевидно, если Бог есть, или был, то все содержание человеческой жизни и сознания, зависит от него. Все точки жизненного круга человека должны соединяться с Богом равными лучами. Посмотрите на свастики в полу и на потолке.

Артем невольно повиновался.

– Только тогда является единство, цельность и согласие в жизни и сознании человека, только тогда все его дела и страдания в жизни превращаются из бесцельных и бессмысленных явлений в разумные, необходимые события. В действительности же для современного человека, даже такого, кто верит в Бога, религия не имеет этого центрального значения. Она прячется в маленький чулан нашего внутреннего мира, просто один из множества различных интересов. Очень жалкая вещь – современная религия. Точнее, ее нет совсем, как центра духовного тяготения.

– А что есть? – спросил Артем. Его начал интересовать рассказ этого человека.

– Религиозность. Как личный вкус: одни имеют этот вкус, другие нет, вроде как, я люблю театр, а вы – нет. Как увлечение, хобби. В обществе господствует нравственный разлад и безначалие, да что в обществе?! В голове и сердце каждого отдельного человека – каша с изюмом и курагой!

Старик заложил руки за спину и двинулся по часовой стрелке мелкими шажками вокруг свастики на полу.

– Это безначалие – очевидный факт. Но мы также знаем, что человечество не может жить без начала, оно его всегда ищет. Современная западная цивилизация, отвергнувшая религиозное начало, стремится заменить чем-нибудь отвергнутых богов. Взять наш социализм, например.

– Какой наш? – спросил Артем.

– Да тот наш-ваш, пролетарский или национальный, который заменил веру в Бога на какое-то время, – ответил фон Арнсберг. – Социализм – относится к практическим интересам общественной жизни. Он оправдан, как последнее слово западного исторического развития. Французская революция, с которой обозначился характер западной внерелигиозной цивилизации, провозгласила как основание общественного строя – права человека вместо прежнего божественного права. Свобода, равенство, братство. Пустые слова!

– Почему? Разве у вас сейчас не торжество свободы, равенства и братства? – съязвил Артем.

Фон Арнсберг подошел к спящему Сигизмунду и пнул ногой мягкий мешок под ним, служивший ложей. Сигизмунд даже не вздрогнул, продолжая равномерно сопеть.

– Вот оно, торжество свободы и равенства, – зло сказал фон Арнсберг. – Свободный гражданин разлегся там, где ему спать вообще не положено. В святом месте. Н-да…

Он обошел вокруг Причалова, всмотрелся в его лицо.

– Когда-то тут спал монарх. Потом наступила свобода. Власть монархии и феодалов заменилась властью капитала и буржуазии. Вот, лежит тут и спит, буржуа, мелкий капиталист. Мог спать и пролетарий. Только вот… Или капиталист, или пролетарий. Одна свобода еще ничего не дает народному большинству, если нет равенства. Революция провозгласила его. Но в нашем мире, основанном на борьбе, на неограниченном соревновании личности, равенство прав ничего не значит без равенства сил. А что силы равны у всех? Равноправность оказалась действительною только для тех, кто имел в данный исторический момент силу. У буржуев деньги, потому они и сильнее. Победила буржуазная революция не в интересах народа, а в интересах того, у кого деньги. Для чего? Чтобы они накопили еще больше. Революция, утвердившая в принципе демократию, на самом деле произвела плутократию. Народ управляет собою только Де-юре, а Де-факто же верховная власть принадлежала ничтожной его части – богатой буржуазии, капиталистам. При всей своей свободе в действительности рабочие превратились в порабощенный класс пролетариев, в котором равенство – это равенство нищеты, а свобода, чаще просто – свобода сдохнуть с голоду. Если же говорить о справедливости, то не справедливо ли, чтобы богатство принадлежало тому, кто его производит, то есть рабочим? Разумеется, капитал, то есть результат предшествовавшего труда, столь же необходим для произведения богатства, как и настоящий труд, но никем и никогда не было доказано, что одни лица должны быть только капиталистами, а другие только рабочими. Таким образом, стремление социализма к равноправности материального благосостояния, стремление перенести это материальное благосостояние из рук меньшинства в руки народного большинства является совершенно естественным. Но социализм неизбежно, роковым образом вступает в противоречие с самим собою, он хочет осуществить правду в обществе, а в чем же состоит эта правда?

– В равномерности материального