им против сектантов, и что вследствие этого было отлучено от церкви. Брошенное им против них уже недействительно. Когда эта хитрая уловка стала известна в Вильно, возмущенные поборники раввинизма побудили престарелого Гаона опубликовать послание, в котором он вновь подтвердил свое прежнее отношение к «еретикам» и заявил, что все ранее изданные против них херемы остаются в силе (май, 1796). Послание было поручено двум посланникам, посланным из Вильно в ряд городов для возбуждения антихасидской агитации. Когда послы прибыли в Минск и приступили к выполнению их указаний, хасиды пустили слух о том, что подпись Гаона под посланием ненастоящая. Минский кагал отправил запрос в Вильно и в ответ получил в сентябре 1796 г. новое энергичное обращение гаона, адресованное всем воеводским кагалам Литвы, Белоруссии, Волыни и Подолии.

О, горы Израилевы, — воскликнул великий ревнитель, — вы, духовные пастыри и миряне, вожди всякого правительства, также и вы, главы кагалов Могилева, Полоцка, Житомира, Винницы и Каменец-Подольского, держите в руках своих молот, которым ты можешь сокрушить заговорщиков зла, врагов света, врагов [еврейского] народа. Горе этому поколению! Они [хасиды] нарушают Закон, искажают наши учения и заключают новый завет; они расставляют сети в доме Господнем и извращают принципы нашей веры. Нам надлежит отомстить за Закон Господень, надлежит нам наказать этих безумцев перед всем миром, для их же улучшения. Пусть никто не пожалеет их и дарует им убежище!... Опоясывайтесь ревностью во имя Господа!

Призывая к оружию против хасидов в таких молниеносных выражениях, почтенный рыцарь раввинизма был движим глубоким убеждением, что «новая секта», которая к тому времени насчитывала сотни тысяч своих сторонников, руководила еврейской религией и нацию к гибели, потому что она разрывала еврейский лагерь внутри, в то время как политические потрясения разрывали его снаружи. Кроме того, он был встревожен бурным ростом культа цадиков, или чудотворцев, который представлял угрозу чистоте еврейского учения.

Гнев Гаона был особенно вызван трудом, опубликованным в том же году, что и его послание (1796), раввином Шнеором Залманом, главой белых русских хасидов. Работа называлась «Таньо» и содержала смелое изложение пантеистической доктрины хасидизма, которую поборники установленной догмы были склонны считать богохульством и ересью.[74] Воззвание Гаона намекало на эту работу, и ее автор чувствовал себя болезненно уязвленным нападением. Шнеор Залман ответил контрпосланием, в котором пытался доказать, что патриарх раввинизма был дезинформирован об истинной сущности хасидизма, и пригласил своего оппонента на литературный диспут с целью выяснения истины и «восстановления мира». в Израиле». Но Гаон отказался вступать в полемику с «еретиком». Между тем Виленское послание продолжало циркулировать во многих общинах и порождало острые конфликты между мифнагдимами и хасидами, причем первые, как правило, переходили в наступление.

Разъяренная до безумия этими преследованиями, хасидская ассоциация Вильно была ужалена до совершения акта вопиющей бестактности. Когда осенью 1797 года, примерно через год после издания своего последнего циркуляра, престарелый Гаон закрыл глаза и вся виленская община погрузилась в траур, местное хасидское общество собралось в частном доме и предавалось веселая попойка, чтобы отпраздновать избавление секты от ее главного врага. Эта уродливая демонстрация, устроенная в день похорон, вызвала бурю негодования в обществе. Перед тем, как покинуть кладбище, вожди общины, стоя у могилы гаона, торжественно поклялись отомстить хасидам. На следующий день старейшины Кахала были созваны на специальное совещание, на котором был принят ряд репрессивных мер против хасидов. Помимо мер, которые должны быть обнародованы, таких как новая булла об отлучении сектантов, собрание приняло несколько резолюций, которые должны были оставаться конфиденциальными. Для борьбы с «ересью» был назначен специальный комитет из пяти членов «Кагала», наделенный большими полномочиями. Последующие события показали, что среди обдумываемых средств ведения войны был план доноса на лидеров секты российскому правительству.

Позорная схема не заставила себя долго ждать. Вскоре Генеральному прокурору Санкт-Петербурга Лопухину был получен донос, в котором его внимание обращалось «на политические злодеяния, совершенные главой карлинерской [ хасидской] секты Залманом Борухович [сын Боруха ]» и его товарищи по работе в Литве. Под влиянием этого доноса Лопухин, действуя от имени царя, приказал местной губернской администрации в начале осени 1798 года арестовать Залмана, глава секты в местечке Лозно вместе с двадцатью двумя его сообщниками, найденными в Литве Залман был задержан и спешно отправлен в Петербург в сопровождении «сильного конвоя»; оставался под арестом в Вильно.

Залман предстал перед так называемой «Секретной экспедицией» — отделом, занимавшимся преступлениями политического характера. Ему зачитали длинный список обвинительных заключений. Его обвинили в том, что он является основателем вредоносной религиозной секты, изменившей порядок богослужения среди евреев, в распространении пагубных идей и сборе средств на таинственные цели в Палестине. Перекрестный допрос явно подразумевал обвинение в политической нелояльности. На все поставленные перед ним вопросы обвиняемый давал развернутые письменные ответы на иврите. Защита Залмана, переведенная с иврита на русский язык, произвела благоприятное впечатление в правительственных кругах. Царь Павел I на основании представленного ему Генеральным прокурором доклада о «всех обстоятельствах, выявленных следствием», отдал приказ освободить Залмана и других сектантских вождей, арестованных, но оставить «в строго следить за ними в отношении того, существуют ли или могут ли возникнуть тайные отношения или переписка между ними и теми, кто придерживается извращенных представлений о власти и форме правления». К концу 1798 г. Залману было разрешено вернуться домой, и другие заключенные также были отпущены на свободу.

Теперь настала очередь хасидов отомстить своим преследователям. Ввиду того, что гонения на них были начаты кагалскими старейшинами Вильно, составившими «Комитет пяти», хасиды решили сместить этих старейшин и поставить на их место своих сторонников. С помощью бахшиша виленским хасидам удалось заручиться благосклонностью губернаторской администрации. В начале 1799 г. они подали в местные органы жалобу на кагалских старост, обвиняя их во всевозможных злоупотреблениях, в том числе в казнокрадстве. Эта акция привела к смещению и тюремному заключению нескольких старейшин. Под официальным давлением их места заняли новые старейшины, которые либо сами были хасидами, либо были ими рекомендованы. Виленская община распалась надвое. Одна часть осталась верна уволенным старейшинам, другая вступилась за новоизбранных. Воюющие стороны были заняты отправкой жалоб и доносов друг на друга в правительство в Петербурге. Язва «доноса», которая, может быть, не случайно развилась в первые годы русского владычества в Литве, выдвинула на передний план одну отвратительную личность, раввина-доносчика по имени Авигдор Хаймович (сын Хаима), из Пинск.

Авигдор, бывший раввин Пинска и окрестностей, был отстранен от должности из-за интриг хасидских членов общины, которые были его противниками. Больше всего Авигдор сетовал на потерю доходов. Долгое время свергнутый