– Откуда вам все это известно?

Оппи раскурил трубку:

– Ну, насчет «Шелл», вероятно, мне сказал он сам или кто-то другой, работавший там же. Что касается его пребывания в России – не помню. Ну, а то, что он англичанин, просто очевидно.

– Почему?

– По акценту.

– Вы были довольно хорошо знакомы с ним, не так ли?

– Нет. Насколько я помню, мы виделись раза четыре или пять. – Или шесть.

– Когда вы впервые рассказали о своем разговоре с Шевалье кому-либо из сотрудников службы безопасности?

– Это было не так. Впервые я упомянул только Элтентона.

– Да?

– Когда посетил Беркли.

– Вы говорили с лейтенантом Джонсоном?

– Не помню имени, но это был офицер службы безопасности кампуса.

– В документах зарегистрировано, что вы говорили с лейтенантом Льяллом Джонсоном 25 августа 1943 года. Вы согласны?

– Согласен.

– Предполагаю, что ваша первая беседа с Джонсоном была очень краткой, это так?

– Совершенно верно. Думаю, что тогда я сказал лишь нечто вроде того, что на Элтентона стоит обратить внимание.

– Да.

– Потом меня спросили: почему я это сказал. – Он ждал, что Робб задаст ему наводящий вопрос, но прокурор – а Робб был прокурором во всем, кроме официального наименования, – просто стоял, ожидая, когда Роберт продолжит. И, наконец, почувствовав кислый привкус во рту, спазмы в желудке, он снова заговорил:

– Тогда я сочинил… – Черт возьми, черт возьми, черт возьми. Он выдохнул, вдохнул и закончил мысль: – Какую-то ерунду.

Робб кивнул, но в глазах его все же мелькнуло ликование, будто он сторговал за пять долларов нечто, стоящее по меньшей мере пятьдесят.

– На следующий день с вами беседовал полковник Паш, верно?

– Верно.

– И эта беседа оказалась весьма продолжительной, не так ли?

– Не сказал бы, чтоб она была настолько длительной.

– Вы сказали Пашу правду об этом случае?

Расположение мест и людей в комнате было распланировано – несомненно, по настоянию Робба – таким образом, что окно располагалось за спинами трибунала; фон был светлее переднего плана, и от этого у Роберта заболела голова. Возможно, в более удобной обстановке он нашел бы способ дать какой-нибудь обтекаемый ответ. Но сейчас он лишь коротко бросил:

– Нет.

– Вы солгали ему? – сказал Робб таким ядовитым тоном, будто речь шла о чем-то совершенно немыслимом.

Возможно, ввел в заблуждение, дезинформировал, как Рик, когда он уверял, что приехал в Касабланку на воды. Но солгал? Очень нехороший ярлык. Оппи склонил голову набок.

– Да.

– Что из того, что вы сказали Пашу, не было правдой?

Еще вдох, выдох…

– Что Элтентон пытался наладить связь с тремя участниками проекта через посредников.

– Трое участников проекта?

– Через посредников.

– Посредников?

– Через посредника.

– Итак, чтобы прояснить ситуацию: вы раскрыли Пашу личность Шевалье?

– Нет.

– В таком случае предлагаю временно называть Шевалье – Икс.

– Согласен.

– Вы сказали Пашу, что Икс прощупывал подходы к троим участникам проекта?

Оппи скрестил ноги сначала так, потом этак:

– Я не могу точно сказать, говорил ли я насчет трех Иксов или… или о том, что Икс обращался к троим ученым.

– Разве вы не сказали, что Икс обращался к троим людям?

Оппи потупил взгляд.

– Возможно.

– Почему вы это сделали, доктор?

Почему он это сделал?

Вот это вопрос так вопрос.

Почему?

Черт-те когда – и правда, уже почти тридцать лет назад! – его в сопровождении родителей, которые гостили в Кембридже, чуть ли не силком затащили в кабинет руководителя Кавендишской лаборатории. Его отец привез с собой последнее приобретение для своей коллекции произведений искусства – портрет молодой девушки кисти Ренуара, купленный в лондонской галерее («Пустячок, который подошел бы где-нибудь над камином в лаборатории», – сказал Джулиус, подмигнув, когда передавал картину). Роберта попросили объяснить, зачем, в самом деле, зачем он намазал цианидом яблоко, предназначавшееся для его куратора Патрика Блэкетта.

Но он не мог объяснить – ни в тот раз, ни позднее, наедине с родителями. Он не мог рассказать им о своем отношении к Блэкетту, как ощущал, что, если воспользоваться недавним высказыванием Паули, вселенная не позволила бы им обоим занимать одно и то же пространство, и поэтому – неужели не понятно? – один должен был уйти. Поэтому он дал ответ, никак не соответствовавший его интеллекту, тем самым отрицая основное свойство своей личности, но оставил личное – личным.

И теперь здесь, в Вашингтоне, он еще раз глубоко вздохнул и негромко, будто стесняясь, дословно повторил тот давний ответ:

– Потому что, – сказал он, – я… был идиотом.

Робб издал невнятный звук горлом.

– Это ваше единственное объяснение, доктор?

Оппи почувствовал легкое раздражение.

– Я… не хотел упоминать Шевалье.

– Да.

– И, несомненно, без особой охоты назвал себя.

– Да. Но все же почему вы сказали ему, что Шевалье обращался к троим?

Черт возьми, ведь это сработало в Кавендишской лаборатории. Тогда он вскоре оказался ненадолго под опекой Эрнеста Джонса, ученика Фрейда, а потом уехал в Геттинген. Но нельзя ожидать, что при изменении одного, а тем более нескольких параметров эксперимент даст тот же самый результат.

– У меня нет объяснения этому, – сказал Роберт таким же негромким ровным голосом, – кроме того, которое я уже дал.

– Разве это не могло еще сильнее навредить Шевалье?

– Я не называл имя Шевалье.

– В таком случае Иксу?

Роберт нахмурился, обдумывая последнее замечание, а потом наклонил голову, соглашаясь:

– Могло.

– Вне всякого сомнения! Иными словами, если Икс обращался к троим ученым, это значило…

– …что он глубоко вовлечен во все это дело.

– Именно: что он глубоко вовлечен! Что это не случайный разговор.

– Да.

– И вы знали это, не так ли?

Знал? Пожалуй, мог сделать из всего этого такой вывод. Мог предположить. Но чтобы знать… Оппи чуть заметно пожал плечами.

– Да.

Робб помахал в воздухе стенограммой.

– Вы сообщили полковнику Пашу, что Икс сказал вам, что информация будет передана через кого-то в русском консульстве? – Оппи промолчал, сдерживая подступившую тошноту. – Вы это сделали?

– Должен признаться, что нет, хотя ясно понимаю, что обязан был это сделать.

– Раз Икс сказал вам это, значит, он откровенно сообщил вам о существовании преступного сговора, не так ли?

Если… если…

– Верно.

– Паш спрашивал у вас имя Икса?

– Полагаю, что да.

– Вы не знаете, спрашивал или нет?

– Именно так.

– Он говорил вам, зачем это ему нужно?

– Чтобы положить конец всей этой афере.

– Он сказал вам, что дело очень серьезное?

– Не помню, но, видимо, должен был сказать.

– Вы знали, что он собирался расследовать его?

– Да.

– Разве вы не понимали, что, отказываясь назвать имя Икса, препятствуете ходу расследования?

Он посмотрел на Китти, неподвижно сидевшую с непроницаемым лицом рядом с Ллойдом Гаррисоном, главным из его адвокатов, и снова перевел взгляд на Робба,