Оппенгеймер, в вопросе экспорта изотопов вы, конечно, согласны с адмиралом Строссом, – он произнес эту фамилию точно так же, как это делал сам Льюис, и вдобавок еще и указал на него; Стросс с серьезным видом кивнул и, подавшись вперед, поставил локти на полированную столешницу и оперся на руки подбородком, – что существует некоторая возможность использовать их не для мирного производства или медицины, а для атомных процессов – сначала для получения атомной энергии, а затем, возможно, и для создания атомных бомб. Это мнение, несомненно, вполне обоснованно, сэр, не так ли?

Оппи оглядел лица, толпу, зрителей и широко раскинул руки ладонями вверх, как молящийся Христос.

– Никто не может заставить меня утверждать, что эти изотопы нельзя использовать для получения атомной энергии, – сказал он и сделал паузу, убедившись, что все взгляды устремлены на него. – Для получения атомной энергии можно использовать что угодно, например лопату, и это бесспорный факт. – Раздалось несколько смешков. – Для получения атомной энергии можно использовать бутылку пива; это бесспорный факт. – Еще больше смеха; несогласные, мгновением ранее не осмеливавшиеся выказать свое отношение к обсуждаемому вопросу, несколько осмелели. – Но для большей внятности позволю себе сказать, что во время войны и после войны эти материалы не играли никакой существенной роли и, насколько мне известно, вообще никакой роли не играли.

Все, подумал Оппи, теперь они у него в рабстве.

– Мое личное мнение о значении изотопов в этом широком смысле таково: они гораздо менее важны, чем… электронные устройства, но гораздо важнее, чем, скажем… – Он сделал вид, будто подыскивает слово, а затем произнес, как удачную остроту: – Витамины. – Открытый хохот. Чтобы усугубить впечатление, он добавил, приподняв брови: – Что-то среднее.

Хик не только нахмурился, но и побагровел. Он отпустил Оппи со свидетельского места, и тот прошагал через зал к своему столу.

– Ну, Джо, – сказал он, опустившись на свой стул, – как я их?

Вольпе покачал головой слева направо, и эти движения определенно свидетельствовали о крайнем неудовольствии.

– Хорошо, – сказал он в конце концов. – Слишком хорошо. – Юрист указал взглядом на Льюиса Стросса, сидевшего поодаль от них, и Оппи тоже бросил взгляд в том направлении.

И у него сдавило горло. На Горе ему доводилось видеть вблизи гремучих змей, койотов в кустах, грифов-стервятников в пустыне. Он знал, как смотрит существо, желающее твоей смерти. Но взгляд Льюиса Стросса, красного от гнева, напрягшегося от унижения, был гораздо хуже, такой взгляд Оппи видел всего один раз в жизни, и этот взгляд говорил о желании не просто его смерти – в этом не было сомнений, – но желании сначала увидеть, как он страдает, страстном желании сделать все так, чтобы Оппи знал, кто именно уничтожил его. Этот взгляд был ему знаком, потому что он сам видел его много лет назад в своей комнате при Кавендишской лаборатории, глядя в зеркало для бритья, царапая плоть опасной бритвой, в тот день, когда пытался убить Патрика Блэкетта отравленным яблоком.

Оппи передернул плечами, отвернулся, и в глаза ему плеснул очередной каскад фотовспышек.

Глава 40

Четыре года спустя: 1953

Я должен положить этому конец. Айку следует знать, что на самом деле происходит. Это грубейшая ошибка из тех, которые могут совершить Соединенные Штаты.

Адмирал Уильям «Дик» Парсонс на слушаниях, назначенных президентом Эйзенхауэром для отстранения Оппенгеймера от секретной информации; на следующий день Парсонс умер от острой сердечной недостаточности, не успев поговорить с президентом

– А, Роберт, благодарю, что пришли.

– Не за что, – ответил Оппи. – Для меня это всегда удовольствие.

В восьмиугольном зале заседаний Комиссии по атомной энергии стоял длинный деревянный стол, отполированный до такой степени, что в него можно было смотреться, как в зеркало. Когда Оппи вошел в зал, Льюис Стросс, сидевший во главе стола, встал. В комнате находился также косоглазый, отрастивший усики с карандаш толщиной, Кен Николс; он стоял около окна. Ламели жалюзи были установлены горизонтально, и в окна беспрепятственно вливался свет солнца, уже низко опустившегося в этот самый короткий день года.

– Слышали про адмирала Парсонса? – осведомился Стросс, неприятно, без всякого нажима, взяв в руку ладонь Оппенгеймера.

Оппи кивнул:

– Дика? Да. Какое горе. Всего пятьдесят два, еще жить бы да жить. Китти послала Марте лучшие орхидеи и карточку с соболезнованиями.

Билла Парсонса друзья называли попросту Дик – сокращенным вторым именем Дикон. Он являлся, как признавал Гровз, бесценным связующим звеном между проектом «Арбор» и Военно-морским флотом, часто навещал Оппенгеймеров в Олден-Мэноре. Недавно он написал Оппи об истерии маккартизма, охватившей нацию, высказав мнение, что «антиинтеллектуализм последних месяцев, возможно, миновал свой пик». Роберт надеялся, что это правда.

– Генерал Николс, – сказал Оппи, глядя на человека, который в военное время был помощником Лесли Гровза. Оппи узнал выражение лица Николса – ту самую неприкрытую ненависть, с которой он впервые столкнулся одиннадцать лет назад, когда Гровз демонстративно оскорбил инженера, обладающего докторской степенью, приказав ему отнести китель в химчистку. Несомненно, у презрительного отношения Гровза к Николсу было сотни свидетелей, но все они были гражданскими, отлично понимали принцип «ты начальник – я дурак» и знали, что на любой полученный приказ может быть только один ответ: «Так точно, сэр!» Но Оппи был гражданским и к тому же пусть и не состоял официально, с билетом, в Коммунистической партии, но был непозволительно, согласно упрощенной картине мира, которой руководствовался Николс, близок к ней.

– Доктор, – сказал Николс в качестве приветствия; они оба имели право на этот титул, но Николс произнес его как кличку, уменьшительное, отмахиваясь от тупого сопляка, лезущего не в свои дела.

– Так вот… – протянул Стросс, – у нас возникла непростая проблема, связанная с вашим допуском к секретной информации. У вас уровень Q – доступ ко всей информации о ядерном оружии, – и это вызывает некоторые недоумения. Президент Эйзенхауэр издал распоряжение о повторной проверке всех лиц, в чьих досье содержится порочащая информация, и…

– И, если посмотреть с определенной точки зрения, мое досье просто пухнет от нее, – добродушно отозвался Оппи.

– С любой точки зрения! – рявкнул Николс, но Стросс прервал его взглядом.

– И, к сожалению, – продолжил Стросс, – мы вынуждены были переложить ваше личное дело на самый верх. Официальные лица предыдущего правительства направили нам письмо, из которого можно…

– Из которого, – радостно вступил Николс, – следует, что Дж. Роберт Оппенгеймер, по всей вероятности, является агентом Советского Союза.

Оппи почувствовал, что у него отвисла челюсть.

– Но это же абсурд!

Может быть, кто-то все же заметил много лет назад его встречу со Степаном Захаровичем Апресяном? Если и так, то зачем было