скажет он, – вам висеть на этом кресте; я так решил. Вы изобрели его для моей же пользы, сами о том не ведая!» – Слёзкин повернулся к Попову: – Не молите вашего Бога о спасении, Попов. Мы победим Вас с помощью того же распятия.

Попов попытался было возразить, но Слёзкин перебил его:

– Я и другие – хранители жизни, – мы слишком хорошо знаем, что представляет собой грядущее зло. Против него и Репертком с его цензурой, и вы с вашими высокими идеалами беспомощны, как невинные младенцы.

– О каком зле вы говорите, товарищ Слёзкин? – спросил юный Сергей Шиловский.

– Я скажу вам, о каком зле говорит Слёзкин, – заявил Попов, прислонившись к стене и скрестив рукина груди. – Это грядущее зло будет похоже на анонимное соглашение – нечто отстраненное от человека – безликая вселенская несправедливость, от которой нет спасения. Люди будут убивать – но немарая рук в крови. В тиши кабинетов, одним росчерком пера они смогут отправлять на тот свет тысячи и тысячи себе подобных – во имя свободы, демократии, чистоты расы и тому подобного вздора. Побудительным мотивом к убийству послужат не страсти, но трезвый расчет, высокопарные фразы и извращенные идеи. Вот вам поповское зло во всей его красе.

– Что ж, примерно так оно и есть, – неожиданно согласился с ним Гаральд Люстерник и, видя, что к нему обращено все внимание аудитории, высвободил правую руку и двумя пальцами осторожно снял с брючины крохотную соринку. – Но запомните, Сергей, вы, как полпред молодёжи будьте бдительны: хранители не погнушаются и злом, чтобы упорядочить жизнь человечества – в его же интересах.

– Жуткую картину нарисовали вы, Попов. Просто кровь стынет в жилах, – заметил Шиловский.

– Жуткую, но верную, – ответил Гаральд Люстерник. – Вот почему России необходимо великое и жестокое руководство – и сейчас, и в будущем. Точно так же я не ручаюсь за истину, когда говорю о мягкотелых либералах, оголтелых атеистах или о религиозных фанатиках, за которых ратует Попов, равно как и о тех фантазерах, которые пытаются убедить нас, что Бог сотворил людей равными. Истинными лидерами, мои дорогие, могут стать только просвещенные, иллюминированные люди, – мудрые и проницательные, сильные и многоопытные, – и обладающие даром видения нового мира.

– И тот же Слёзкин, разумеется, один из этих ясновидящих, – съязвил Попов, пропустив мимо ушей едкую реплику, продолжал: – Эти люди объединены идеей братства; они ведут за собой и политиков, и народ. Им незачем обнаруживать себя; они правят миром из-за кулис. Именно там они принимают решения и проводят их в жизнь – с помощью золота, религии, политики, литературы и даже, если необходимо, грубой силы. Мы не пренебрегаем никакими средствами, чтобы привести массы к счастью. Будущее в наших руках!

– И литературы? – эхом отозвался Сергей. – Только причём тут литература? Какое она имеет отношение к власти?

– Самое прямое, – обернулся к нему Попов, – конечно, при условии, что это – правильная литература, способная разжечь страсти, направить инстинкты человека в нужное русло. При умелом использовании литературы, музыки, живописи и кино – искусства вообще, можно будет выстроить мост между зримым и незримым мирами. По сути своей стихи, проза или симфоническая музыка нейтральны; но мудрые могут заставить ее служить каким угодно целям. Хотите повести за собой массы – используйте всю палитру искусства, и вам удастся пробудить страсти, разжечь в сердцах желание сражаться за свободу, благоденствие – за что угодно.

– Вы проповедуете ужасную теорию, Попов, – как никогда пылко перебил его Слёзкин. На щеках его, обыкновенно бледных, запылал румянец. – Ваши высказывания о литературе я даже не хочу принимать всерьез ввиду их полной абсурдности. Но все остальное…Откуда такая обнажённая уверенность в высоких моральных качествах новых лидеров? Ни один государственный деятель не способен в полной мере знать последствия своих деяний. Человек может действовать из самых благородных побуждений – но, если он одурманен ложью, а душа его блуждает в потемках, его поступки могут привести к самым плачевным результатам. Подлинный вождь не может не ощущать в себе волю Божью – иначе душа его станет полем битвы разрушительных тёмных сил сатаны…

– Вполне возможно, – откликнулся Попов. – Именно поэтому великие руководители обязаны озарять своим существованием бытие простых людей. Дело в том. что интеллект лидера, его жизнь и суждения подчиняются несоизмеримо более высшему разуму, более великой силе. Это как матрёшка в матрёшке. А во главе всей это иерархии стоит Бог. Вот тогда такой вождь, знающей нужды подотчётного ему народа способен принимать решения за простых людей без их ведома. Такое лидерство имеет право господствовать над моральными ценностями человечества, даже не задумываться о таких понятиях, как добро или зло. Оно направляет людские страсти и энергию на то, что следует совершить, не останавливаясь ни перед чем. Как говорится, положение обязывает, это проблема осознанного выбора для тех из нас, кто воистину обладает даром предвидения и радеет за всеобщее братство…

– «Осознанного выбора»? Ну и чушь! – презрительно рассмеялся Слёзкин, вернувшись к своему недавнему занятию – изучению своих ногтей на левой руке. – Да вам, милсдарь, никто не позволит совершить осознанного выбора! Вы будете всего-навсего пешкой в руках умелых игроков. Все вы – пешки, – он обвел рукой двоих молчаливых гостей. – Ваша концепция олигархического руководства и всеобщего братства ничем не лучше либерального христианства Попова. Ваши идеалы и методы превращают людей в жалкую пародию на самих себя. Дай вам волю – и вы сотрете в порошок не только Святую Церковь, монархию, демократические свободы или тоталитаризм в любом его виде!

– Наш выбор прост, товарищ Слёзкин: если во имя высшего устройства вещей чему-то суждено исчезнуть с лица земли – так и должно быть, – спокойно парировал Попов. – Это и есть осознанный выбор.

– Вы представить себе не можете, – продолжал тем временем Слёзкин, – до чего вы смешны со своими тайными прожектами и грандиозными планами переустройства мира! Никакие политические уловки не помогут лидеру изменить к лучшему жизнь его подданных. Жизнь человеческая – проблема не моральная, не экономическая, а цивилизационная. Первый цивилизационный кризис уже был, когда от человечества осталось десять процентов населения. Второй цивилизационный кризис ещё только грядёт. Его, правда, будут путать с экологическим кризисом. Это будет уже не борьба с природой, а борьба с машинами. Земля просто возьмёт и сощёлкнет ваше любимое человечество со своей поверхности, как зудящую блоху, и полетит дальше в Космос, но уже без вас, милсдари!..

– Что возвышает человека над животными? – не унимался Попов. – Только одно: способность создавать прекрасное. Политика, идеология– всеэто игры в лучшем случае мальчишек-переростков, а в худшем – психически больных людей. Недаром,