–Келли-Энн.

Во второй раз за это утро Тельма вспомнила о Клеопатре. Только на этот раз ею стала не Келли-Энн, а Лиз.

–Келли-Энн,– повторила она.– Как ты могла?

Пэт с недоумением посмотрела на подругу, но Лиз не сводила взгляда с Келли-Энн. Тревога на ее лице уступила место гневу.

–Как ты могла убить собственную мать?

* * *

Из книг и фильмов Пэт знала, когда людям предъявляют обвинение в убийстве, они, как правило, действуют одним из трех способов.

1)Пытаются отмести это как шутку, заявляя со смехом, что обвинитель, должно быть, сошел с ума.

2)Нападают на своего обвинителя (при этом их часто каким-то образом сдерживает, скажем, представитель закона).

3)Предпринимают энергичную, но в конечном итоге обреченную на провал попытку бегства.

* * *

Келли-Энн не сделала ничего из вышеперечисленного (не то чтобы кафе садового центра действительно способствовало этому, уж точно не пункту 2 или 3). Вместо этого ее лицо застыло, на долгое мгновение задрожало, а затем что-то внутри словно сломалось, и она разразилась шумными рыданиями, опустив голову на руки, ее золотистые волосы разметались по столу. (Все отметили, что корни не мешало бы подкрасить, но никто из них впоследствии не упомянул об этом.)

В голове Пэт промелькнули две мысли: первая была – почему люди так любят рыдать, уткнувшись лицом в стол, а вторая, сразу же подавленная,– и она тоже… она тоже думает, что я способна привлечь молодого любовника.

Тельма ни за что не смогла бы объяснить, как именно Пэт удалось взять ситуацию под контроль. Не успела она оглянуться, как они с Пэт уже проводили Келли-Энн в кабинет управляющего (пахнущий торфом закуток, заставленный чем-то, что напоминало завернутых в пленку керамических черепах). И вот она уже сидела, сжимая руку плачущей женщины, пока Пэт пыталась (раз за разом) дозвониться до полиции, а Келли-Энн все говорила и говорила. За годы работы Тельма сталкивалась со многими детьми (и взрослыми), которые, когда им предъявляли доказательства их проступков, категорически отрицали самые весомые улики. Келли-Энн вела себя иначе. Она все время говорила об ужасном стечении обстоятельств, чудовищном психическом напряжении (и необходимости обратиться к психиатру, или эзотерику, или к ним обоим) и о том, что в конечном итоге она испытывает облегчение, потому что ей дали возможность объяснить произошедшее.

Телефон детектива Донны был переведен на автоответчик, но в конце концов Пэт дозвонилась по номеру экстренных служб. Теперь она с кем-то спорила, словно тщетно пыталась заказать такси, а не сообщала об убийстве. Келли-Энн судорожно сжимала руку Тельмы; монолог иссяк, но она продолжала непрерывно сопеть, всхлипывать и иногда причитать, словно не могла допустить молчания.

Только Лиз не принимала во всем этом никакого участия. Прислонившись спиной к двери, она смотрела на папки с документами… 2015, 2017, 2018-й (что случилось с 2016-м?)– но больше она не напоминала ни Медею, ни Клеопатру – это совершенно точно была самая настоящая Лиз.

Мысли Тельмы вернулись к тому дню в туалете садового центра.

Было бы лучше, если б она умерла…

Как давно это было.

Она вспомнила тот день, знакомые эмоции, которые он в ней пробудил… Тельма смотрела в зеркало, думая, кто же позаботится о ней. Жалела, что у нее не было такой дочери, как Келли-Энн, жалела, что ее семья была неполной.

Толкая коляску через рыночную площадь в тот давний день, она заметила рядом с магазином канцтоваров взволнованную толпу, в центре которой находилась тощая девица с обесцвеченными волосами. Увидев Тельму с коляской, она с облегчением на лице бросилась к ней и выхватила ребенка в грязной кофточке лимонного цвета. Тельма сказала, что нашла коляску на улице возле универмага «Вулвортс» ией показалось, будто она ее уже где-то видела,– быстрота и убедительность этой лжи были только малой частью того, что поразило ее в самой себе и тогда, и даже сейчас, тридцать лет спустя. Тельма помнила, как сидела на скамейке возле собора – не решаясь войти внутрь – и обнимала себя руками, дрожа без остановки.

Слушая, как Келли-Энн болтает о влиянии химических веществ на мозг, она подумала: японимаю… Я знаю…

Словно вторя ее мыслям, Келли-Энн издала новый вопль и снова разразилась рыданиями.

Тельма выглянула наружу. В деревянной кадке рос одинокий бальзамин (мини-нарциссы, как упорно называл их Тедди), и в солнечном свете цвета казались такими яркими, почти эмалевыми, а на краю кадки сидел воробей, коричнево-бежевое создание с блестящим клювом и крошечными идеальными коготками… И вдруг – впоследствии она затруднялась вспомнить подробности – она ощутила себя где-то за пределами этого конкретного момента… Ей послышался чей-то голос; она ощутила эти слова всей душой: «Я всегда, всегда буду заботиться о тебе».

* * *

В итоге оказалось, что быстрее и проще отвезти Келли-Энн прямо в полицейский участок. В Тирске, очевидно, был «только офис», что бы это ни значило, поэтому во второй раз за два дня Пэт пришлось ехать в Норталлертон. Тельма села сзади, по-прежнему держа Келли-Энн за руку, а Лиз – впереди, глядя в окно с суровым выражением лица.

Они привели ее в участок, Келли-Энн громко требовала то воды, то адвоката, то возможности высказаться, сводя с ума дежурного офицера, и теперь Тельме казалось, что перед ней уже не Бланш, не Милдред и даже не Клеопатра, а всего лишь избалованный и напуганный ребенок.