Благодаря моему приобретённому умению, (но, всё же, я кокетничаю своей скромностью, на самом деле я обладала редким искусством, ясно это понимая, и оно заключалось не только в моих руках, но и в голове.) Ифиса пристроила меня в один модный дом с вычурным названием «Желания сбываются». Не знаю, чьи желания там сбывались, более унылого временного отрезка в моей жизни не было до этого никогда. К сожалению, та, кто всем там заправляла, быстро поняла мою непрактичность и моё чрезмерное усердие. Меня засадили в полуподвальный пошивочный цех и загрузили бесконечной работой, от которой я не разгибалась, а сама хозяйка брала огромные деньги у солидных богатых клиентов и заказчиков, приписывая себе мои разработки. Наконец я спохватилась, что отдаю ей даром свой творческий полёт, свой талант, на котором она делает деньги, засадив меня за станок, как простую швею, ничего не соображающую, кроме стежков. Поняв это, я ушла, сопровождаемая страшным криком и визгом со стороны хозяйки. Какой источник дохода уплывал из её рук! Она грозила стереть меня в крошку, наняв бандитов. Грозила посадить на цепь, если я всё же не одумаюсь и не приду к ней, оставшись без куска чёрствой лепёшки.

Надо сказать, я сильно похудела от резкой перемены образа жизни. Ифиса уже не водила меня в «Дом для лакомок». И вообще у меня сложилось убеждение, что она получила неплохие деньги от той, кто меня использовала, когда порекомендовала меня для якобы престижной работы. Что же. В первое время и это не давало мне пропасть. Но жить так я не хотела. Мне надо было дать отдых моим рукам. От непрерывной работы у меня болели плечи, спина, воспалялись глаза от того, что жадная хозяйка экономила на всём, что не касалось её лично. В пошивочных рабочих цехах было отвратительное освещение, царила духота, теснота. Она ещё воображала, что дала мне отдельный кабинет для работы, а это был просто загон, отделивший меня от прочих работниц. Таким образом, из цветочного рая я попала в каторгу, пережив полусонный интервал между этими двумя состояниями в пустом и чрезмерно большом для меня одной доме в лесу, без всяких событий и встреч с другими людьми. Как это могло быть? Я не могла объяснить. Было чувство, что я в замедленном режиме просыпалась от глубинной необъяснимой спячки, но спячки особого рода, насыщенной красочными сновидениями, о которых ясно помнила, но не умела их привязать к той своей реальности, которая меня сейчас окружала.

И новая реальность устрашала будущими, скрытыми в ней несчастьями, так мне казалось, когда я начинала её анализировать. Стать просто рабочей функцией без смысла и цели существования, без надежды на супружеское счастье, которого я так и не познала? Ветреный или пыльный, знойный или холодный приходил день, но каждый из приходящих дней неумолимо обрывал лепестки моей молодости, незаметно выпивал по капле моё, всё ещё яркое и причудливое в сравнении с другими цветение. Мне смотрели вслед мужчины на улице, молодые и не очень, и никого рядом, ни одной близкой, любящей меня души.

Я пыталась свернуться в некий внутренний эмбрион, чтобы убежать в окончательный аутизм, но понимала, что это будет полным моим крахом. Мне необходимо было собраться с мыслями, выстоять перед накатами слабодушия. Я стала замечать, что меня преследует на улицах одна и та же машина с зеркальными золочёнными по цвету стёклами, через которые я не могла увидеть того, кто в ней был. Почему мне казалось, что она преследует меня? Я уверяла сама себя, что это психоз, некая паранойя, и я скоро заболею окончательно и сойду с ума от бесцветности, в которой задыхалась. Однажды, ещё во время моего пребывания в цеху, я увидела, но уже не как скольжение неясной тени, а как зловещий взмах чьих-то тёмных крыльев — Чапос! Он вошёл в изукрашенный приёмный холл хозяюшки, а я, к счастью, успела нырнуть в свою рабочую и унылую, а сейчас спасительную полуподвальную нишу. Не знаю, заметил ли он меня. Вокруг сновало немалое количество работающих людей.

После его ухода хозяйка принесла заказ, сказав, что от богатого клиента. Из мягкой и тончайшей выделки кожи надо было продумать и сшить два экземпляра одежды. Длинное пальто и куртку. Сколько времени я провозилась с работой, я не считала. Да и к чему мне теперь считать свои дни? Хозяйка за готовую работу отвалила на редкость щедрую оплату. Так что мы с Элей, тоже безрадостной и бедствующей, отправились в наше сладкое прибежище, чтобы там наесться непревзойденных сливочных бомбочек. Ифису я не позвала. Ну её! Она не терпела Элю. К тому же я не была довольна её протекцией в кавычках. Подобное устроение я нашла бы и без неё, если не лучше.

«Вот и делай человеку добро»! — сказала бы Ифиса и была бы права. Ифиса не несла вины за устройство нашей жизни, и она хотела помочь, как умела. Я не была никому нужна, как многие и многие. Я не имела ни малейшего шанса выйти замуж в мои, не старые, конечно, но и не юные лета, какие требовались для замужества. У меня имелся маленький клад, как я его называла, красивые кристаллы, и я их берегла, любовалась. И ещё мечтала использовать где-то в какой-то волшебной и, увы! Для меня вряд ли и осуществимой жизни.

Пока мы с Элей услаждались своим сладким пиршеством, а я к тому же и своей свободой, с которой уже завтра не буду знать, что и делать, опять на краю моего зрения мелькнул быстрый чёрный взмах крыльев «летучей собаки» из человеческих уже пещер. Чапос! Нескладный по виду, а непостижимо быстрый, вёрткий, он возникал внезапно и так же внезапно пропадал. Я чуть не подавилась, зарыв нос в сливочную «бомбочку», а Эля беспечно сидела к нему спиной. Он нас увидел, я поняла сразу, хотя и сделал вид, что занят только покупкой сладостей на вынос. Неясно, по какой причине я видела его всегда чёрным, если боковым зрением. Он всегда был разодет во всё яркое и светлое. В отличие от прежних лет, он избегал тёмных тонов в одежде. Наверное, он не желал мириться с уходом молодости. Я видела, как искрили его тёмные глаза, запрятанные в глубоких глазницах, как дрожали волосатые руки, которыми он принимал упакованные пирожные на вынос. На нём была куртка из диковинной кожи — моя эксклюзивная работа!