адском огне зависти к чужим успехам, чьему-то богатству и к чьей-то красоте. Она всегда, не прямо, но в подтексты своей речи, общаясь со мною, закладывала подобные посылы. Мол, ты красива, а я успешна, ты талантлива, а я покупаю твой талант. Аристократки богаче меня, я служу их прихотям, но я свободна, а они на привязи у своих мужей и многочисленных условностей. Короче, как все ущербные личности, она была всегда лучше всех только на словах и только на показ, не имея ни дня, прожитого в подлинном человеческом счастье, не понимая даже, что это такое. Бедные люди, из которых она и происходила, вообще не присутствовали в сетке её наличного миропонимания. Бедность она считала чем-то, подобным не существованию. Мировоззрения как такового у подобных людей не бывает. Она уже не грозилась посадить меня на цепь. Но сообщила, что тот плащ пришёлся по душе весьма солидному заказчику. А многое из того, что поставлял её превосходный салон уже персонально Чапосу и его девушке — известной танцовщице, стало причиной того, что именно Чапос порекомендовал бывшую мою хозяйку для работы в закрытый «Лучший город континента», как его называли. У Чапоса везде влиятельные знакомцы. Таков уж он, успешный человек.

— Кто? — перебила я, — Чапос успешный?

— А что ты можешь сказать о нём в противовес? Может, это ты успешная? — и она продолжила поражать меня своими успехами. В ЦЭССЭИ, — так назывался тот закрытый город в лесу, предполагают открыть свой Дом Моды. Там люди хотят красиво одеваться. Один влиятельный чиновник оттуда — бывший управляющий имений Ал-Физа, а теперь работающий как раз в одной из структур ЦЭССЭи по хозяйственной части, ищет успешного модельера. А поскольку Чапос хорошо знаком с ним, то он настойчиво рекомендует её. Но меня она не возьмёт! А могла бы! Будь я поумнее. Но теперь мне придётся обшивать фабричную бедноту. В других пристойных местах меня не возьмут, поскольку я падшая, обманом вышла за старика, чтобы скрыть своё падение. Так что, приличной работы мне не увидеть вовек. Я хмыкнула и сделала шаг в сторону, чтобы навсегда забыть о ней. Но она с заметной торопливостью удержала меня за рукав. Она вовсе не теряла надежды заманить меня к себе обратно.

— В «Лучшем городе континента» полно не только небедных, но и по-настоящему уже роскошных мужчин, — подала она конфетку на закуску. — С одним из них меня познакомил Чапос. Чапос пригласил меня как-то в «Ночную Лиану», где мы с ним вместе ели вкуснейшие деликатесы. Тот человек, расплатившись со мною за мою работу, проявил щедрость в оплате.

— За твою работу? — уточнила я, — да ты уж много лет как не держала иголки в руках. Да и прежде тебе под силу было сшить разве что комплект постельного белья. Это был мой новаторский дизайн, и вся прочая работа моя!

— Ты изобретатель и редкая мастерица, — льстиво согласилась она. — Но ведь салон мой. Твои замыслы и твой исполнительский труд были бы никому не нужны, не будь меня и моих возможностей по реализации дорогих изделий. Согласись…

— Ты одна что ли тут такая уникальная? — не согласилась я.

Её заискивания опрокинула её же злая досада на меня, — Ты умерла бы от истощения в нищете, если бы одна скандальная особа не умолила меня взять тебя к себе! Я дала тебе саму возможность жить по-человечески. Вон ты до сих пор носишь изделия из моего дома «Желание…». Ты их украла? — Наглая ложь в глаза заставила меня оцепенеть. Все мои платья были пошиты мною ещё из запасов, привезённых из цветочных плантаций, из прошлой жизни.

— На минуточку остынь! — сказала я, сама воспламеняясь гневом. — Лучше вспомни, чем ты обязана Ифисе. Разве не она выручила тебя, когда ты с позором загремела в дом неволи за то, что пыталась обворовать наследников своего старого богача после его смерти?

— Ифиса? Кто это? — она не ожидала, что мне также открыто её прошлое. — А! Та дылда в безумных платьях, коими она шокирует всю столицу? Разве о ней речь? Я тебе говорю о твоей собственной глупости. Не стоит тебе обижать меня, иначе я не позову тебя в свой новый проект.

— В какой ещё проект? — не поняла я.

Она сразу же обрадовалась, что я не против опять пойти к ней в услужение, чего и быть уже не могло. Потому и не удержалась от соблазна поиздеваться надо мною. — Позову. Только после того, как ты своим подолом вытрешь пыль с моих туфель. Я как раз должна встретиться с одним важным мне человеком, а туфли мои жутко запылились… Если раскаешься, я прощу тебя.

— А на колени мне не встать ли? — спросила я и кротко нагнула голову. Я же была актриса, пусть и нереализованная, и еле-еле сдерживала смех, изображая полное раскаяние, чтобы огреть её следом ответным издевательством.

— Решила попросить меня о милости? — она возила по пыли своей подошвой, будто надеялась, что я и в самом деле буду отряхивать подолом её обувь! Поэтому пыли должно быть побольше, погуще. Конечно, это была её топорная игра, форма словесного только глумления.

Я кончиком своей туфли подбавила пыли на её дорогую обувку. Имея выучку жизни не в самых респектабельных столичных районах, я могла ответить и не смутилась ничуть, — Пожалуй, я бы и согласилась протереть твои туфли своим подолом, да уж больно стопа у тебя широка, и боюсь, моего подола не хватит для протирания таких огромных бахил. Так что ты присоединяйся. Иначе тебя не пустят в приличное заведение в грязной обуви, — я задрала подол, — ты только постарайся нижней юбкой протирать, чтобы твой друг не заметил испачканного платья.

Она застыла от изумления, взирая с нескрываемой завистью на мои умышленно оголённые ноги. Ноги у меня были что надо!

— Отдаю должное твоей дерзости, — ответила она и даже улыбнулась. — В обиду себя ты не дашь. И сразу видно, как приучена ты к обольщению мужчин. Главная проблема, где тебе, нищей красавице, найти щедрого покупателя твоих прелестей?

— Уж в этом ты точно мне не помощница. У тебя уровень знакомств не тот, что мне бы соответствовал.

— Хочешь напомнить мне, что ты родилась аристократкой? Но ты дважды изгой. Вначале твою мать изгнали, потом старый муж тебя изгнал. Так что не тебе упрекать меня прошлым старым любовником.

— Мой муж умер, — ответила я.

— Пусть так. Только что же тебя изгнали из его дома? Где богатства твоего мужа? Всем известно, как был он богат.

Я хмыкнула, но ответить мне было нечего, — Женская